Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

Пересекли лес, поле, еще редкий лесок и только стали взбираться на высотку, как совсем близко раздалась длинная автоматная очередь. В ответ ей донеслось несколько коротких.

«Эх, шляпа, не выдержал, — подумал Еж о Корионове, — говорил — в бой не вступать. Нервишки сдали… Придется на помощь идти. А может, он нарочито бой с ними завязал, чтобы задержать, пока мы доберемся до места засады?»

Еж, а за ним и бойцы устремились вперед. Вот уже и овраг; крутые берега его заросли густым кустарником. Быстро заняли позиции. Еж только что успел поставить каждому задачу, как по скату высоты заскользили тени вражеских лыжников. «Поспели, поспели!» — обрадовался Еж и забеспокоился: «А где же все-таки Корионов?» Мухетдинов изготовился для стрельбы из пулемета, но Еж положил ему руку на плечо:

— Подпускай ближе. Огонь — по моей команде.

Силуэты вражеских лыжников все ближе и ближе. Мухетдинов тяжело вздохнул.

— Разреши, товарищ командир?…

— Потерпи маленько! — сердился Еж.

Когда же до лыжников осталось не больше пятидесяти метров, Еж скомандовал:

— Огонь!

Мухетдинов дал из пулемета длинную очередь, а затем бил короткими. Еж, Павленко и Кленкин посылали очередь за очередью из автоматов, а Калинов, тщательно прицеливаясь, редко, но без промаха стрелял из снайперской винтовки.

Лыжники, словно призраки, пропадали. По склону высоты скользили лишь две тени. За ними устремились Кленкин и Павленко и вскоре настигли их и привели.

— Куралесин и Павленко, отведете пленных в штаб! — распорядился Еж. — А мы поищем Корионова.

Еж с группой бойцов долго ходили по склону той высотки с одиноким деревом, откуда была услышана первая автоматная стрельба. Трупов много, но все это чужие. У самого подножья высотки возле тощего куста Еж заметил лежащего на снегу бойца. Это был Корионов. Щекой он припал к ложе автомата, в выброшенной вперед руке его была зажата граната.

«Не успел метнуть», — подумал Еж и, с трудом разжав пальцы, освободил гранату. Подошел Калинов, сказал:

— Как дров, наложили фашистов метрах в тридцати отсюда. Человек двадцать…

Когда вернулись в полк, Ежа вызвал подполковник Бурунов. Он шагнул Ежу навстречу и протянул руку:

— Спасибо, товарищ младший сержант. Отлично действовали. Вам и всей вашей группе объявляю благодарность.

— Служу Советскому Союзу, — ответил взволнованно Еж и застыл по команде «смирно».

— В ночном бою ваша группа уничтожила сорок одного вражеского лыжника, — сообщил командир полка и, обращаясь к командиру роты Малахову, находящемуся здесь же, приказал: — Представить всех к награде медалями «За отвагу». А погибшего геройски в бою бойца Корионова — к ордену Красной Звезды посмертно.

Глава вторая

1

Сегодня к командиру партизанского отряда Кондрату Мозолькову приковыляла из Долгого Моха бабка Потыличиха — партизанская связная. Мозолькова мучил ревматизм ног, и он лежал в постели.

— Ну, Кондрат Степанович, к царю-батюшке во дворец легче было, чем к тебе попасть. Кругом стража, и каждый на меня свою пушку наставляет. Пока добралась до твоего штаба, запамятовала, сколько раз сердце в пятках побывало.

Потыличиха дотошно осматривала землянку командира отряда.

— А ты, значит, сердешный, занемог? И давненько у тебя это с ногами?

— Считай, с гражданской войны, в болотах белорусских подцепил эту болячку.

— Вот не знала я, грешная, а ведь у меня настойка такая и мазь имеется. Недельку помажешь — и как рукой сымет. Вот те крест, — перекрестилась Потыличиха и продолжала: — Ну, Кондрат Степанович, устроился ты ладно. Тепленько у тебя тут и домовито, что в избе хорошей. Понятно, в начальниках ты. Вот тебе и почет и уважение. В нашей деревне только о тебе и россказни…

— Ладно, рассказывай, чего там в Долгом Мохе творится?

Потыличиха оглянулась кругом, наклонилась и, приставив ладонь к губам, зашептала:

— Немцы, Кондраша, с тобой покончить собираются. У меня в постояльцах такой немец живет злющий, как собака. В черном мундире и исподлобья глядит. Румпель по фамилии, «сес-сес» какой-то. В деревне приказов понавешали. Баб насильничают. Из хаты ночью выйдешь по нужде — расстрел. Бабам больше двух собираться не велено — расстрел. Так этот «сес-сес», говорят люди, приехал, Кондраша, тебя ловить.

— Вот ты мне скажи лучше, как правнуки мои живут — Сережка да Андрей?

— Беда мне с ними, Степанович. Того и гляди, немцы распознают, чьи они. А среди наших в деревне, ох, какие злые люди есть. Скрынников, подлюга, к немцам переметнулся, бургомистром его назначили. Пузняева откель-то прислали. Тот плетки из рук не выпускает, и по малому и по старому ходит она. Сама видела, как он бригадира, одноглазого Коновалова, порол, изверг. Евтух Кушник с Пузняевым заигрывает. Как увидит, так и к себе самогон пить тащит. Евтух на всю округу своим самогоном славится. Особый секрет знает, как его варить. Что слеза чистый, а по крепости — спирт. Сенька и Сидор Клипиковы — братья, что из тюрьмы не вылазили, — возвратились, и Пузняев их к себе полицаями забрал служить.

— Ничего, сведем мы с этим отребьем счеты. Не долго придется им родную землю поганить.