Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

Деревня озарилась бело-огненным всполохом прыгнувшей в небо ракеты. Не успела она догореть, как с разных сторон вспыхнули рыжеватые кусты взрывающихся то там, то здесь гранат. Они оцепили полукольцом Верхние Сосенки. Вскоре в разных местах расплескались по деревне костры горящих домов. Черные фигурки немцев метались на фоне пожарного зарева. Доносился стрекот немецких автоматов.

— Ишь, заметались, бисовы души! — кричал Подопрыгора. — Ковалев, пиддай им огня!

Упругий морозный воздух рвали и резали со свистом пулеметные очереди и скороговорка партизанских автоматов. На дороге появилось несколько немецких машин. Некоторым из них удалось вырваться из огненного кольца. Они устремились на северную окраину деревни.

— Зараз Гаевой там покаже, де раки зимують, — проворчал Подопрыгора.

Постепенно огонь партизан ослабевал. Боеприпасы, отпущенные на операцию, на исходе.

— Прекратить огонь! — кричал Подопрыгора. — Ковалев, отходь с хлопцами тим оврагом, що за лиском. А я пидожду туточки Гаевого.

Партизаны начали отходить. Подопрыгора посмотрел на часы. Вся операция длилась сорок минут. «Быстро управились», — подумал он. И тут до него донеслись взрывы с противоположной стороны. «А, то ведь Барабуля робит с хлопцами на разъезде», — догадался он.

За черными зубцами леса пробегали огненные всполохи. Подопрыгора видел, что к нему приближаются партизаны группами — то несли раненых и убитых.

Подопрыгора возвращался с задания. На душе у него невесело: потерял в бою убитыми Гаевого и двенадцать бойцов. Девять человек ранено. Кто знает, скольких потерял немец? Может, вся операция не стоит потерянных партизан. Здесь, в партизанском отряде, не то что в войсках. Пополнение редко бывало, поэтому каждый боец особенно дорог, не говоря уже о командирах. Гаевой был хороший командир, смелый и военное дело знал неплохо. Мозольков его парторгом хотел рекомендовать; И вот — убит. «Ух, и попадет мне за это от Кондрата Степановича», — думал Подопрыгора.

Мозольков слушал доклад Подопрыгоры с явным недовольством и, не выдержав, перебил его:

— Да что мне эти твои победы стоят? Подумаешь, полсотни немцев уложил. А вот Гаевого потеряли. Полсотни немцев не стоят и пальца Гаевого. Смелый и политически подкованный. Ну, Иван Михайлович, ты мне все карты спутал.

…Через два часа возвратился из операции Барабуля. У него бой прошел удачно. Он привел сто шестьдесят семь военнопленных, отбитых у немцев, захватил пять пулеметов, три мотоцикла и двух немцев взял в плен. А разъезд и строительный лес поджег.

…На другой день разведке Щепицина удалось установить, что в деревне Верхние Сосенки отряд под командованием Подопрыгоры в ночном бою уничтожил более восьмидесяти немцев, двенадцать автомашин. Кроме того, много раненых немцы вывезли в районный центр Христановку, где у них был госпиталь.

Глава третья

1

Прошло пятнадцать, двадцать, двадцать пять минут — никто не звонил, ни из первого, ни из третьего полка.

Стрельцов заметно нервничал. Он то и дело поглядывал на часы. Но тут вдруг зазвонил телефон. Комдив взял трубку.

— Докладывает подполковник Бурунов. Немцы после двух коротких артиллерийских налетов пытались прорваться двумя батальонами на стыке.

— Там, где прошли белофинны?

— Так точно, товарищ полковник. Но полк отразил атаку огнем. Захвачены пленные. Немцы потеряли около ста пятидесяти человек убитыми. Раненым оказывается помощь. Но до того как мы их полностью обезоружили, три лыжника-автоматчика покончили жизнь самоубийством. Наверно, шюцкоры. Особенно отличилась в ночном бою группа лыжников под командованием младшего сержанта Ежа.

— Значит, хороший тебе немцы новогодний подарок приподнесли? — Канашов собрался было упрекнуть Бурунова: мол, будешь знать, как справлять Новый год, но только спросил: — Какие наши потери?

— Одиннадцать убитых и тридцать два раненых…

— Отличившихся в ночном бою представить к наградам.

Канашов сдвинул повязку на лоб, в глазах помутнело, и болью пронзило виски. На язык так и лезло сказать: «Ведь это все, дурак ты такой, на твоей совести», — но не сказал. Ведь бой мог произойти и в том случае, если бы Бурунов не встречал Новый год, и тогда были бы жертвы. Да и не в характере Канашова было срывать злость на подчиненных. Он все же любил Бурунова, как командира, и уважал за твердость в характере и принципиальность.

— Завтра с утра буду у тебя в полку.

— Есть, товарищ полковник.

— Пленных направляй к Стрельцову, а тяжелораненых — прямо в медсанбат. У меня все. Будь здоров.

В это время Стрельцов говорил с начальником штаба третьего полка.

— Ничего не понимаю! — кричал он в трубку. — Какой же это порядок? Ну, уничтожили, взяли в плен, но как же это так получилось? Да, да…

Канашов прервал его вопросом:

— Ты с кем говоришь?

— Докладывает Бачурин, товарищ полковник, — сказал Стрельцов, — приказ выполнен, но командир полка умирает.

— Умирает? — встал на ноги комдив. — Что с ним? Я же ему запретил управлять боем.