Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

— Мне неясна цель поиска на участке обороны моего полка.

— Поиск надо провести для того, чтобы уточнить, не собирается ли противник начать активные действия. По данным различных разведок — агентурной и воздушной, он стягивает новые части в район Курска и южнее…

Эти доводы задели самолюбие Изнанкина. «Выходит так, что комдив не доверяет тем донесениям, которые я ежедневно присылаю в штаб?» Разведка полка в течение месяца не обнаружила никаких признаков готовящегося наступления. Это подтвердил и приведенный неделю тому назад «язык». И вот из-за того, что кому-то что-то показалось, как думал Изнанкин, он должен будет всколыхнуть всю оборону полка, привлекая внимание противника. Да и начальник разведки дивизии майор Харин говорил, что проводить сейчас поиск неразумно. А Харин дело знает — он академию кончал. Но приказ есть приказ. «Ладно, — подумал майор, — проведем, раз уж им загорелось». И чтобы не подымать большого шума и не привлекать внимания противника, он решил провести поиск ограниченными силами, ночью. «Достанем „языка“. Пусть еще раз убедятся в том, что я был прав».

Прибыв от комдива, майор Изнанкин вызвал командира разведвзвода лейтенанта Рыжкина и поставил ему задачу: проникнуть ночью хотя бы в первую траншею немцев, захватить «языка» и к утру вернуться в полк.

Из ночного поиска разведчики принесли подраненного «языка», но он вскоре скончался.

Изнанкин написал донесение и представил к наградам многих участников успешного поиска.

Когда Канашов получил это донесение, его насторожил факт очень поспешного проведения поиска, и он решил уточнить некоторые детали по телефону. Однако уверенные ответы Изнанкина успокоили комдива. В тот же вечер Канашова вызвал на провод генерал Шестаков.

— Читал я вашу филькину грамоту. Иначе это донесение и не назовешь. Я не удовлетворен результатами. Прошу — ответьте мне: вы убеждены в том, что разведчики проникли именно на передний край, а не захватили «языка» в боевом охранении?

У Канашова тут же возникли сомнения. Могло быть и так… Но он доложил о том, что знал:

— По докладу командира полка, товарищ генерал, разведчики углубились более чем на полкилометра. По установленным данным, там проходит передний край обороны немцев.

— А может, не проходит, а проходил? — перебил его генерал. — Немцы могли отодвинуть его в глубину и оставить там боевое охранение. Мы уже знаем, что такие случаи бывали… Разведывательный поиск надо повторить на глубину не менее километра. Вам ясно?

— Ясно, товарищ генерал.

— Постарайтесь в течение недели провести новый поиск и доложить мне.

— Есть, товарищ генерал.

Канашов принял решение: чтобы не вызывать у противника излишних подозрений, повторить поиск опять на участке этого же полка, и отдал приказ Изнанкину.

— Вот и провели поиск на свою голову, — ворчал недовольный командир полка. — Должны бы отстать, так нет же: «Проведи еще». Получается все наоборот, как моя фамилия.

Пришел Харин, облизывая тонкие губы, поморщился и сказал:

— Ну, Изнанкин, замордовали нас с тобою. Влетело Канашову от командующего, а он на нас отыгрывается. Мне в штабе нельзя показаться. Ругает, грозится…

— А ты, Семен Григорьевич, поживи у меня, — сочувственно поглядел Изнанкин. — Койку тебе достанем. Пусть перебесится начальство. Не горюй, брат.

Изнанкин достал флягу и налил. Они выпили.

— Вот теперь и на душе полегче.

Харин пил и думал про себя: «Ничего, голубчики. Скоро я уеду от вас. Надоели мне все: и Канашов, и Стрельцов, и ты, Изнанкин, со своими телячьими жалостями ко мне. Не такой уж я профан, за которого вы меня принимаете…»

Неделя была на исходе, а попытки разведчиков проникнуть в оборону противника не увенчались успехом. Три поиска прошли неудачно. Они не пополнили никакими новыми данными сведения о противнике. Канашов нервничал. Дважды он сам ездил в полк уточнять, в чем причины неудач.

К концу недели, когда надо было докладывать командующему о результатах поисков, Канашов не находил себе места.

В тот же вечер внезапно приехала с курсов Аленцова. Они поздоровались и стояли, разговаривая, и изучающе разглядывали друг друга. У нее какая-то озабоченность в лице и красные глаза. «Плакала, видно…» — «А Михаил такой же, но чем-то взволнован. Бороду зачем-то стал отпускать. Она ему не идет». Потом Канашов спохватился:

— Нина, я совсем ошалел… Чего мы стоим? Садись, родная! Тут мне совсем закружили голову, Нина! Честно скажу тебе: первые недели после твоего отъезда не находил себе места. Чуть успокоился, когда получил твое первое письмо.

Она недоверчиво покосилась на него и улыбнулась, но в глазах все те же нетающие льдинки грусти.

— А я с трудом отпросилась… Надо кое-что взять из вещей…

— Молодец, правильно сделала, что приехала. — Он с силой притянул ее к себе и обнял.

— Теперь я никуда тебя не отпущу.

— А я возьму и уеду.

— Нет, не уедешь!

— Нет, уеду! Какой ты колючий, Михаил, небритый. Ты чего так опустился?

— А зачем? Тебя не было. Решил бороду отпустить… У меня сейчас большая неприятность, Нина, никак не можем выполнить приказ командующего о разведке.

— Что же так?