Годы нашей жизни

Между тем высокий худощавый лейтенант в очках, из-за которого возник весь этот переполох, уткнувшись лицом в шинель, расположился в вагоне поезда, который увозил его подальше от Владимира. В боковом кармане гимнастерки у лейтенанта лежал важный документ.

Ровно месяц назад лейтенант получил телеграмму: «В конце мая жди нарочного». И очень обрадовался.

27 мая 1943 г. он записал:

«Единственное «но» — ПУ МВО и мое начальство. Но я, желая уехать, добьюсь своего. А в крайнем случае… Уехать на фронт — не преступление же, в самом деле! Война так война!»

И другая мысль тревожила: только ничего не помешало бы…

Лейтенант еще писал во Владимире статьи, а за сотни километров, в дивизии, уже был подписан приказ, изменявший всю его судьбу.

Будущему помощнику начальника оперативного отделения штаба дивизии заочно выписали удостоверение. Полковник Выдриган приклеил к нему подаренную на память фотографию своего бывшего адъютанта и отправил гонца в далекий тыловой Владимир.

Все удалось, как было задумано.

Но когда обстоятельства прояснились, последовало указание — немедленно отправить лейтенанта обратно в запасную бригаду. Предписание требовало: «Вопрос о нем разберите в партийном и служебном порядке».

Мытарства Казакевича, наверное, еще продолжались бы, но весь удар принял на себя Выдриган. А главное — в Москве вмешался генерал, ведавший кадрами, который решил: если этот поэт так рвется на фронт, надо его послать.

В нескладном с виду, худом и близоруком московском ополченце Захар Петрович как-то сразу угадал человека с военной жилкой. Он был ему отличным помощником в запасном полку. Во фронтовой обстановке полковник впервые проверил и оценил Казакевича летом сорок третьего под Ельней. В боевых условиях помощник начальника оперативного отделения оказался незаменимым работником с хорошей военной ориентировкой и по-настоящему отважным.

У Выдригана возникла идея.

Опытнейший командир, который прошел в армии все ступени, он придавал особое значение разведке. Без разведки — ни шагу. В прошлом сам полковой разведчик, а потом инструктор, он до тонкостей знал это дело.

— Настоящий разведчик, — это в устах Выдригана звучало как высшая аттестация отваги и доблести.

Когда Захар Петрович принимал дивизию и знакомился с людьми, он подумал, что с начальником дивизионной разведки ему, пожалуй, не повезло. Капитан разведки не знает и не больно умен. Только у Выдригана давнее правило: не торопиться с выводами в отношении людей, потому что в чужое сердце окошка нет и не всегда сразу разглядишь, каков человек. Однако чем дальше, тем больше комдив убеждался, что, к сожалению, его первые впечатления были верными. Душонка у человека как дырявое решето. И он, пожалуй, из тех орлов, которые храбрые после рати.

Это мнение складывалось у полковника даже без прямой связи с неудачами дивизионных разведчиков. Были предприняты два ночных поиска, и оба не дали ничего, кроме потерь. А штаб армии, готовясь к наступлению, требовал новые данные о противнике. Разведотдел не давал покоя.

Сам командарм заметил Выдригану:

— Что там твои, не могут взять «языка»?

Комдив занимался делами разведчиков, и тут Казакевич подоспел со своей идеей. Фрицы, обеспокоенные последними поисками, по ночам не спят в траншеях. А что, если осуществить операцию под самое утро, когда усталость сделает свое?

Казакевич вызвался повести разведчиков. На какую-то секунду Выдриган заколебался, подумав о том, что у Эммы никудышное зрение, но зато сколько отваги! А отвагу он считал половиной успеха. И комдив разрешил.

Лейтенант из окопа наблюдал передний край противника в часы рассвета и раннего утра.

Неожиданный дневной поиск был осуществлен молниеносно и смело. Казакевич с разведчиками захватили в траншее унтер-офицера.

Когда вскоре после этого комдив отдал приказ о новом назначении старшего лейтенанта Казакевича, удивлялись не одни дивизионные врачи: командир разведроты со зрением в минус девять или даже десять, в очках, почти слепой?..

А Выдриган говорил своему начальнику штаба:

— Этот разведку поставит. «Максим» у него крепко варит. Настоящий козак, хоть и белобилетник чистой воды.

Комдив учил Казакевича искусству разведки, разрабатывал с ним операции, проверял готовность, сам напутствовал его с бойцами в поиск. Потом звонил в штаб, спрашивал, как преодолели передний край.

Назначая Эмму командиром разведроты, Захар Петрович говорил ему:

— Слушай, товарищ письменник. Как там в песне поется — нам до смерти четыре шага? А у разведчика нет и полшага. Он ходит у смерти перед глазами… Без храбрости нет разведчика. А храбрость — это концентрация всего лучшего в человеке.

Кому принадлежит этот афоризм? Когда и чьи уста впервые произнесли эти слова? В конце концов это даже и не столь важно. Захар Петрович давно сроднился и с этой мыслью и с этими словами, считая их своими.

— В каждом настоящем разведчике есть искра геройства, — наставлял комдив своего ученика. — Сумей ее только вовремя заметить и не погасить.