Годы огневые

Машина подошла вплотную. Солдат протянул правую руку за документами. Потом переложил их в левую руку. Вынул из–за уха сигарету, прикурил у шофера, вернул документы и, не ступая на землю, перебрался к противовесу шлагбаума. Шлагбаум поднялся, и мы оказались в зоне «А». Наш спутник объяснил столь домашний способ контроля следующим: во–первых, это американская застава, во–вторых, сейчас нет итальянского полицейского, а то бы мы ждали за рогаткой не меньше часа.

— Какое имеет отношение к пограничной службе итальянская полиция?

— Этого я вам сказать не могу, — ответил спутппк, — но нужно заметить, нам повезло. Итальянские полицейские очень исправно относятся к своим обязанностям. Они обыскивают багаж путешественников и так тщательно проверяют документы, что можно подумать — они здесь единственная власть.

— Ну, а если обратиться к офицеру?

— Офицер скажет вам, что так надо. Неужели он сам должен обшаривать ваши чемодапы и разглядывать на свет ваши паспорта, когда для этого имеется спецпальпый подручный.

— Ну, а при чем тут американская застава?

— Момент чисто психологический: английские войска оккупировали прибрежные города, американские части отведены вглубь, здесь жарко, бедно, и американцы недовольны. А когда человек недоволен и обижен, он хуже работает. Вот вам доказательства: видали часового?

Скоро перед нами открылось лазоревое пространство Адриатического моря. Город Триест лежал внизу, как и все приморские города, ниспадая к воде каменными ступенями улиц. Этот город можно было читать: полотно шоссе, арки виадуков, стены домов, белые тумбы вдоль дороги, крыши — все было исписано призывами.

Город кричал свою волю этими десятками тысяч надписей. И если свести воедино содержание этих надписей, то они означали: «Хотим Югославию!», «Хотим, чтоб народом руководила власть народа!» На итальянском, на словенском и сербском языках все эти надписи говорили об одном и том же. Потом, путешествуя по Юлийской Крайне, мы видели, как вся территория была буквально исписана подобными призывами. Надписи взбирались на вершипы неприступных скал, складывались из камней в циклопические каменные буквы. В море, па молу, на подводном рифе мы читали эти слова. И хотя более десятка реакционных партий в полном своем составе, с благословения союзного командования, совершали целые походы, чтобы уничтожить надписи, ничего не удавалось сделать. Измарав стены нескольких сотен домов, они добились только того, что надписи поднялись выше и черная мазня лишь как бы подчеркивала жирной чертой свежую надпись. Эту армию надписей создал народ! И то, что их не удалось стереть, — это простое и живое свидетельство расстановки сил в Триесте, выражение воли большинства народа.

Спускаясь зигзагами с горы, мы незаметно въехали в город. Машина остановилась у дверей гостиницы. Выложив перед портье специальные пропуска, выданные нам в английском посольстве для проживания в зоне «А» в течение месяца, мучимые жаждой, голодом и желанием выспаться, мы нетерпеливо переминались, стоя у полированной стойки.

Но, видно, портье не был здесь фигурой, от которого зависело благополучие путешественника. Извинившись, он вызвал английского капитана, который, озабоченно прочитав наши документы, заявил, что он не может нас принять без разрешения властей.

И хотя я впервые видел, что офицеру приходилось исполнять должность портье в гостинице, я объяснил ему, что обычно принято, чтоб документы отсылали из гостиницы властям для регистрации, а путешественникам предоставляли на это время отдых.

Офицер поклонился и развел руками. Пришлось нам искать оккупационное управление, где, наконец, после долгого ожидания офицер, ведавший делами прессы, принял нас, зарегистрировал, сказав при этом своему товарищу, что первый раз слышит о существовании газеты «Известия».

Мы отправились к дежурному офицеру. Дежурный нам выписал путевки. С ними мы должны были зайти еще в городскую комендатуру, где выписывался особый документ на право жительства.

Наконец, мы вернулись снова в гостиницу «Централь» и передали английскому капитану бумажную добычу.

Капитан внимательно прочел все бумажки, потом протянул их нам и сказал, грустно разводя руками, что он не может нас поселить, потому что мест в гостинице нет.

Не знаю, что он увидел в этот момент на наших лицах, только он вдруг заявил:

— Я могу поселить одного в комнате, которую уже занимает английский майор, но другого мне просто девать некуда.

Мы категорически заявили, что нехорошо так безжалостно поступать с английским офицером, нужно хотя бы спросить его согласия.

— Он сейчас в баре, — сказал капитан, — я познакомлю вас с ним.

Но нам не пришлось беспокоить английского майора. Обстоятельства сложились так. Пока офицер бегал в бар, мы сказали служителю, чтоб он отнес наши чемоданы в свободные комнаты. Служитель взял чемоданы и пошел наверх. Нам оставалось назвать капитану только номера комнат. Офицер был удивлен, а мы устроены.