Начнем сначала. Я помню, как смотрела на металлический, сливочный блеск молозива, льющегося из соска, когда лежала на безупречно чистой койке в больнице, и думала: как забавно, что такая драгоценная субстанция так золотится и блестит. Молозиво – первая форма грудного молока, обычно появляющаяся сразу после рождения, – гуще обычного молока и содержит много антител, защищающих ребенка от болезней и грязи земной жизни, в то время как он лихорадочно пытается отрастить себе иммунную систему. Я знала, что младенцы должны инстинктивно тянуться к запаху. Поэтому, если удастся покормить грудью в первые несколько минут, возможно, кормление будет даваться легче, чем если сделать это позднее. И поэтому – слова моего учителя из Национального фонда по деторождению гремели в изнуренном разуме, точно колокола, – через считаные мгновения после того, как была перерезана пуповина, я поднесла крохотный синюшный носик к своему соску и дождалась момента, когда похожий на цветочную почку ротик широко раскрылся. (Это заставило его распахнуть рот достаточно широко, чтобы как следует присосаться.) Меня предупреждали, что может потребоваться время, и я была готова просить акушерок понаблюдать. Но, как ни удивительно, он задрал голову, точно игрушка с конфетками
Я была настолько взвинчена адреналином, настолько переполнена радостью окончания родов и настолько дезориентирована предыдущими часами, что почти не ощущала происходящего в моих грудях. Все же хватило самообладания, чтобы заметить по нахмуренному лобику, жиденьким волосам и припухшему носу, что этот странный маленький человечек, лежащий в моих объятиях, пугающе похож на моего отца. В результате я едва могла смотреть на него. И все же золото продолжало течь, щечки сына продолжали надуваться. Я слышала тихие ворчащие глотки и ощущала крохотное птичье тельце у своей груди. Мое тело почти полностью довлело надо мной в тот первый день, и тонкие белые жгуты молока, тянувшиеся из груди, уже привязывали ко мне малыша.
И все же с грудным вскармливанием не все так просто, как стремятся внушить многие его сторонники. Я, разумеется, прекрасно понимаю, почему они это делают. Грудное вскармливание – это бесплатный, естественный, здоровый, без упаковки и пластика, мобильный, глубокий и интимный способ кормить ребенка. Не нужно ничего брать с собой, не нужно кипятить воду, стерилизовать. Оно способствует образованию связи между вами и младенцем, помогает защитить его от болезней. Но меня, женщину, которая сама кормила грудью и хотела этого, процесс часто доводил до предела вменяемости, тревожности, терпения, веры и жизнестойкости.
Когда Ник впервые спросил, что я чувствую при кормлении грудью, первым на ум пришло слово «печаль». Не потому что не нравилось и не потому что больно – годы джоггинга, плавания в холодной воде и неумелых любовных игр закалили мои соски, превратив их в грудной эквивалент боксерских груш. Просто каждый раз, как я чувствовала, что сын присосался и молоко пошло, я ощущала щемящую, ностальгическую печаль, затоплявшую тело. Она длилась не дольше пары секунд, но была ощутимой. Причиной было явление, известное как
Женщины по-разному описывают ощущения – от «вроде как солнечный ожог расчесываешь» до «бульдог в грудь вцепляется» или «будто сосок прищемили дверью». Низкий поклон тем, кто отважно продолжал кормить вопреки боли, инфекциям, трещинам на сосках, маститам, слезам и разрывам. Я также надеюсь, что эти описания и понимание, что многие другие испытывали трудности, поможет молодым матерям не ощущать себя, как выразилась одна знакомая, «единственной женщиной на свете, чье тело не знает, как быть матерью».
Если бы надо было объяснить грудное вскармливание человеку, который никогда в жизни этого не делал, я сказала бы, особенно в первые дни, что это довольно знакомое ощущение чистого облегчения. Каждый раз, когда сын присасывался к раздутым, неровным, пульсирующим грудям и молоко начинало перетекать из моего тела в его, походил на самое большое сочетание всевозможных крохотных физических удовольствий, какие только есть в жизни: испускания долго удерживаемой мочи; щелчка в ушах при изменении давления; выдергивания вросшего волоска; впадения в забытье после долгого дня. А еще меня одновременно охватывала страшная, неистовая, неизбежная жажда, которой я никогда не знала раньше. Я ощущала себя глиняным горшком, треснутым, пыльным и обожженным.