Годы решений

Нa романском Юге, где для жизни нужно немного и где мало работают, где нет угля и поэтому нет крупной промышленности, где в соответствии с расой мыслят и чувствуют по-другому, развивались анархические и синдикалистские тенденции, целью которых являлся распад больших народных организмов на безгосударственные, маленькие, самодостаточные группы, на толпы бедуинов ничегонеделанья. Однако на Севере, где суровая зима вынуждает людей к более упорному труду и делает его столь же возможным, как и необходимым, где борьба с голодом с древнейших времен неотделима от борьбы с холодом, из устремленной к крупным организационным формам германской воли к власти возникает система авторитарного коммунизма, конечная цель которого — пролетарская диктатура над всем миром.

И благодаря тому, что в течение XIX века угольные месторождения северных стран способствовали доселе небывалой концентрации людей и национального богатства, демагогия внутри и вне их границ приобрела совершенно иную ударную силу. Высокие заработные платы английских, немецких и американских фабричных рабочих победили низкие заработки сельскохозяйственных рабочих Юга, именно потому, что они вовсе не были «нищенскими». И лишь вследствие подобного «капиталистического» превосходства партийных средств марксизм победил теории Фурье [179] и Прудона. Все они игнорируют крестьянство. Оно не имеет большого значения в качестве орудия классовой борьбы уже потому, что не может в любой момент выйти на улицы, да и его традиции собственности и труда противоречат целям теории, не вписываются в лозунги коммунистической программы. Буржуазия и пролетариат – вот это запоминается, и чем наивнее человек, тем меньше он замечает все то, что остается за пределами схемы.

Любая демагогия создает свою программу для той части нации, какую она рассчитывает мобилизовать в своих целях. В Риме, начиная с Фламиния и до Г. Гракха, это было италийское крестьянство, требовавшее земли для ведения хозяйства. Отсюда раздел галльских областей южнее По, осуществленный первым из них, и требование раздела ager publicus («общественной земли» - лат.), выдвинутое вторым. Но Гракх потерпел неудачу, так как крестьяне, массами прибывшие в Рим для голосования, должны были вернуться домой для сбора урожая. С этого момента демагоги типа Цинны и Катилины рассчитывали на рабов и, прежде всего, — вместо прилежных поденщиков, как это было в греческих городах, начиная с Клеона [180], — на безработную чернь любого происхождения, бродившую по улицам Рима в надежде на еду и развлечения: panem et circenses. И поскольку в течение целого столетия демагоги привлекали на свою сторону массы посредством постоянно увеличивающихся подачек, они разрослись до таких размеров, что после Цезаря представляли постоянную угрозу для правительства мировой империи. Чем низменнее этот сброд, тем легче его использовать. Поэтому большевизм, начиная с Парижской коммуны 1871 года, пытается влиять не столько на обученного прилежного и трезвого рабочего, который думает о своей профессии и своей семье, сколько на избегающее работы отребье больших городов, в любой момент готовое грабить и убивать. Поэтому в Германии с 1918 года и до периода наивысшей безработицы правящие профсоюзные партии даже не решались провести законодательное различие между безработными и бездельниками. Тогда наряду с поддержкой мнимых безработных существовала нехватка рабочих рук, прежде всего в сельской местности, и никто не пытался всерьез с ней бороться. Тысячи злоупотребляли больничными кассами для того, чтобы отлынивать от работы. Безработица в ее истоках буквально взращивалась марксизмом.

Понятие пролетария исключает радость труда. Рабочий, который что-то умеет и гордится этим, не считает себя пролетарием. Он мешает революционному движению. Чтобы привлечь к нему рабочего, его нужно пролетаризировать, деморализовать. Это и есть собственно большевизм, в котором революция достигает пика своею развития, но вовсе не своего завершения.