«Дорогой Генри,
В то время как ты отбываешь в Париж, я подумал, что тебе будет полезно иметь какие-то директивы, о которых мы говорили, в письменном виде. Во-первых, делай то, что правильно, не обращая внимания на выборы. Во-вторых, мы не можем упустить возможность с почетом покончить с войной. Что касается выборов, то урегулирование, которое не попадало в затруднительное положение, поможет среди молодых избирателей, но нам не требуется добиваться победы. Урегулирование, которое попало в затруднительное положение, причинит боль, но не будет фатальным. Любой ценой мы должны избежать того факта или впечатления, что мы навязали или согласились на коалиционное правительство. В целом, возвращайся к моему изначальному указанию и делай то, что правильно, для обеспечения почетного мира, но не допускай, чтобы выборы повлияли на сроки».
Моей встрече с Суан Тхюи 17 октября недоставало драматизма заседаний предыдущей недели с Ле Дык Тхо. У Суан Тхюи не было полномочий на внесение крупных изменений. Мы продолжили совершенствовать политические положения, четко обозначив, что Национальный совет национального примирения и согласия может наблюдать за выборами; он не имеет полномочий распоряжаться их проведением. Любые новые выборы, прежде всего, должны быть согласованы единогласно южновьетнамскими сторонами – многоцелевая формула для того, чтобы похоронить любой вопрос. Национальный совет – последний рудимент коалиционного правительства – не только предоставлял вето Сайгону, он не имел никаких властных функций вообще. Политическая программа Ханоя была мертворожденной.
В том, что касается замены военного оборудования, Суан Тхюи настаивал на принципе равенства, а мы на принципе замены один к одному в отношении вышедшего из строя оборудования. Суан Тхюи в итоге принял нашу формулировку, однако обусловил ее освобождением гражданских лиц, задержанных в Южном Вьетнаме. Я отклонил это предложение; Сайгон никогда бы его не принял, это было политическим делом, которое следовало урегулировать между вьетнамскими сторонами. Более того, мы посчитали заверения Ханоя о прекращении огня в Лаосе и Камбодже неудовлетворительными. Я сказал Суан Тхюи, что не смогу отправиться в Ханой, пока мы не урегулируем текст соглашения, равно как и связанные с ним понимания. И его руководителям должно быть совершенно ясно, что мы не сможем действовать, кроме как с одобрения Сайгона. Таким образом, мне необходимо будет вернуться из Сайгона в Париж для очередного раунда переговоров. Как альтернатива, было бы желательно встретиться с Ле Дык Тхо вновь, скажем, во Вьентьяне, после завершения моей остановки в Сайгоне. Суан Тхюи ворчал, но явно не мог дать определенный ответ.
Тем временем в Вашингтоне Никсон опрашивал своих старших советников. 16 октября он консультировался с министром обороны Лэйрдом и генералом Абрамсом. Оба, как проинформировал меня Хэйг, всеми силами одобрили соглашение. Абрамс подчеркнул, что мы оказались бы не в лучшем положении с военной точки зрения, если бы продолжили воевать еще год нынешними темпами (и, конечно, было крайне маловероятно, что мы могли бы сохранить нынешний уровень действий). 18 октября Роджерс и Алекс Джонс сказали Никсону, что считают проект соглашения «полной капитуляцией» со стороны Ханоя, особенно по политическим вопросам. Хэйг сообщал, что Никсон был полон энтузиазма. Президент предложил, чтобы я отнесся к предстоящей встрече с Нгуен Ван Тхиеу как к «игре в покер», в которой мне следовало попридержать «козырную карту» до последнего хода. Так, мне не стоит показывать политическую часть соглашения Нгуен Ван Тхиеу с самого начала. Я должен дать понять, что Ханой запрашивает больше, чем на самом деле. Затем, когда я выложу на стол подлинный текст как нашу «предельную позицию», то у Тхиеу будет максимальный стимул согласиться с ней. Я не последовал этому совету. Я пришел к выводу, что просто слишком много народу видело текст соглашения, чтобы играть в какие-то игры. Игра в открытую, как оказалось, тоже не принесла много пользы.