По пути в Сайгон я отправил сообщение в Ханой от своего имени, повторив то, что сказал Суан Тхюи: что визит в Ханой может состояться «только в связи с соглашением». Я включил предложенные нами тексты по спорным моментам. Для усиления я отправил еще одно сообщение в Ханой в конце того же дня, 18 октября, – на этот раз от имени президента, – повторив мысль о невозможности посещения Ханоя, пока какие-то пункты остаются нерешенными, и предложив провести встречу между Ле Дык Тхо и мной, предпочтительно во Вьентьяне, если необходимо, то и в Париже. Столь любимый Ханоем «
Я уже договорился с Ле Дык Тхо о том, что мы снизим объемы бомбардировок севера во время финальной стадии переговоров. После моего отъезда в Париж мы снизили уровень бомбардировок севернее 20-й параллели; когда текст соглашения будет заверен, как говорилось в ноте, мы прекратим бомбежки севера полностью за 24 часа до моего прибытия в Ханой. В то же самое время Вашингтон делал последние приготовления для пополнения запасов Сайгона, чтобы заложить как можно более высокий уровень основы для замен один к одному. Масштабные авиационные поставки военного оборудования в Южный Вьетнам на этот раз получили кодовое название, которое имело смысловое значение: «Повышение плюс».
Настроение во время долгого пути в Сайгон было оптимистичным. Все мы, кроме Негропонте, полагали, что Нгуен Ван Тхиеу будет в восторге от соглашения. И вновь мы просмотрели условия. Прекращение огня с сохранением занимаемых позиций давало бы Сайгону 90 процентов населения; проникновение в Южный Вьетнам было запрещено; призрак коалиционного правительства был предан земле; имел место международный контроль; вьетконговские кадры, вероятно, будут оставаться в южновьетнамских тюрьмах; помощь США Сайгону может быть продолжена. Конечно, мы не получили согласия Ханоя на вывод войск из Южного Вьетнама. Но если положение о непроникновении будет соблюдаться, истощение облегчит эту угрозу. Все это предполагало, что соглашение будет выполняться, и, более того, что вьетнамские стороны делали трезвые оценки своих перспектив. Но они так сильно страдали во имя этого и нанесли слишком много боли друг другу. Сходящие с ума от ненависти и подозрительности, неспособные представить себе мир, две вьетнамские стороны в итоге нашли общую почву всего лишь в своей одержимости унижать друг друга и в своей попытке втянуть нас в водоворот своих страстей. Каждая, казалось, хотела заниматься самоуничтожением до тех пор, пока была в состоянии забрать ненавистного противника с собой.
Эллсуорт Банкер всегда производил смягчающий эффект во время кризиса. Когда видишь у подножия пандуса эту высокую, прямую тонкую фигуру, безукоризненно одетую так, как будто никакой из его костюмов не осмеливается смяться даже в тропическую жару в Сайгоне, знаешь, что здесь нет риска провала либо от избытка импульсивности, либо от недостатка целеустремленности. Эллсуорт Банкер был одним из наших великих дипломатов. Он пришел на государственную службу сравнительно поздно лишь после выдающейся карьеры в бизнесе. Ему не нужно было доказывать ничего себе или другим людям. Его честолюбие было направлено на то, чтобы внести свой вклад в дело внешней политики своей страны, чье благополучие он ассоциировал с безопасностью и надеждами свободных народов. Его ценности находили свое отражение не в корыстной риторике, а в будничном исполнении обязанностей на самом высочайшем уровне. Он был типичным американцем по своему оптимизму, что делало его выглядящим моложаво даже тогда, когда он уже приближался к 80 годам. В течение пяти лет он работал в Сайгоне, служа двум президентам от разных партий и заслужив их безоговорочное доверие и восхищение. Не дрогнув, он пережил самые худшие наши внутренние мучения. Он поддерживал свое правительство по телевидению и в печати, когда другие при гораздо большей ответственности за наше участие пытались залечь на дно. Он участвовал во всей моей секретной дипломатии, связанной с Вьетнамом. Он получал полный отчет о каждой секретной встрече и детальную информацию, когда посещал Вашингтон. На протяжении всей моей работы на государственной службе он всегда был на стороне правительства, которое его назначало на пост, защищая его внутри самой системы и публично против обвинений в том, что оно было главным препятствием на пути к миру. Никто не заслуживает такого непотребного отношения, с которым к нему относился Нгуен Ван Тхиеу, – эти бесконечные ожидания, откладываемые аудиенции, уклончивые, если не прямо вводящие в заблуждение ответы, которые получал. Банкер выполнял свою работу мягко, дисциплинированно, самоотверженно и мастерски. Он отлично решал все дела до сих пор; как и все мы, он стремился к почетному миру. Никто из тех, кто знал его, не сомневался в том, что он будет строго соблюдать правила чести.