Гоголь и географическое воображение романтизма

Относительно обитателей своих, одаренных разумом, земля есть не только почва, колыбель, жилище, но и великое заведение, где воспитывается род человеческий. Это весьма ясно обнаруживается наблюдателю из истории человечества. Оказывается, что земля, как планета, кроме своего существования имеет и гораздо высшее назначение: – оказывать влияние на духовный мир. <…> только телу человеческому, человеческому образу свойствен аналогический этический характер с его землею.

<…> каждый человек в пространстве также служит зеркалом своей местности. <…> есть представитель своего природного жилища, где он родился и воспитывался. В народах отражается их отечество. Местные влияния ландшафтов на характеристику их жителей, на образ их и телосложение, на форму черепа, на цвет, темперамент, язык и духовное развитие, неоспоримо. <…> Историк, занимаясь судьбами народов, только бегло обозревает землю; географ выходит из свойства стран и вопрошает народные судьбины. <…>

Существование человека совершенно связано с землею, скреплено с нею тысячами неразрывных корней <…>[151].

Своеобразие географического дискурса Риттера составляет его открыто выраженная религиозность. Сухова отмечала, что «в трудах Риттера – глубоко верующего человека – находим представление о земле как творении божьем или выражении божественного откровения, о высшем назначении земли, об организации земли как отражении божественного провидения и т. п.»[152] В этой черте научного дискурса Риттера также выразилась его близость к «Идеям…» Гердера, который осмыслял историю земли и людей как результат божественного Творения.

Kак представляется, присутствие подобных идей в контексте научной дисциплины подсказало Гоголю саму возможность в статье о географии открыто говорить о ее духовной сути и инспирировало соответствующие формулировки: о мире как даре «Непостижимого Зодчего» (§ 1) или поэме, в которой выразилась «идея Великого Творца» (§ 3). Этот пафос Творения в географическом дискурсе Гоголя вызывает суждения о статье как о «художественной», в то время как он-то и восходил к авторитетному географическому источнику – «Введению» к «Землеведению» Риттера, скорее всего, воспринятому Гоголем с подачи В. А. Жуковского.

Натурфилософия Шеллинга и связь географии с искусством

Шеллинг называл Гердера гением, проложившим дорогу натурфилософии, хотя философский контекст, в котором он развивал свои идеи, был другим[153]. В споре с дуализмом субъекта – объекта у Канта и субъективизмом И. Г. Фихте Шеллинг утверждал, что в начальной фазе развития объект и субъект, природа и человек пребывают в досознательном единстве. Человек укоренен в природе, из которой он произрастает, а потом, рефлексируя свою связь с ней, от нее объективируется. Согласно Тангу, натурфилософия выработала уникальную модель субъективности, в которой отделение субъекта от объекта, приобретение человеком дистанции от природы рассматриваются как исходящие от природы и ею самой предопределенные. Самосознание субъекта и является назначением, целью и интенцией природы. Поэтому сознательный субъект воспринимает развитие природы как собственное «трансцендентальное прошлое», а окончательные продукты природы – как «монументы, воспоминания» о пути, которым он «пришел к самосознанию». Эти монументы весьма важны для субъекта, который только с их помощью может восстановить свое прошлое, так как его «трансцендентальная память» должна постоянно освежаться «видимыми вещами»[154].