Гойда

– На службе ж? – молвил он, припоминая давнишние рассказы отца.

Алексей горько усмехнулся, закинув голову.

– Я убил его, – вздохнул Басман-отец. – Своими руками убил. Ведь на то была воля царская.

Фёдор сглотнул и осенил себя крестным знамением. Алексей тяжело выдохнул и тоже перекрестился.

Вновь воцарилась тишина. Когда Фёдор обратил взгляд на отца, то встретился со взором невиданным прежде. Сердце его скинуло незримую, но непомерную по тягости своей ношу. При всей суровости, которая была присуща хмурому отцовскому лику, нынче взгляд был отчего-то мягок да полнился чем-то давно позабытым.

– Я рад, что твой выбор уж позади, – вздохнул Алексей, откидываясь назад. – Право, рад.

Фёдор сглотнул, не зная, что молвить в ответ.

– И рад, что выбор Иоанна уж тоже позади. И что выбор его был не справедливым, но милосердным, – добавил Алексей да заглянул сыну прямо в глаза. – Но, Федь…

Сын поджал губы и кивнул.

– Береги себя, – молвил Басман.

Фёдор ударил себя в грудь, твёрдо глядя в очи отцу.

– А не то… поди знай, переживёт ли твой старик, – с тяжкой грустью вздохнул Алексей.

– Я не подведу тебя, отче, – пламенно клялся Фёдор.

Старый воевода поджал губы и с кивком потянулся за водкой. Он налил сыну, затем себе.

– Ты, главное, себя не подведи, – молвил Алексей, подавая чарку сыну.

Фёдор кивнул, и Басмановы выпили.

* * *

На ранней заре холод застыл, и всё притихло, лишь сосны тоскливо всхлипывали своими стволами, едва-едва покачиваясь. Вдалеке слышался топот. Множество копыт били землю, гонясь в глубь угрюмого, ещё не проснувшегося северного леса. Уж неведомо, чьею волею, да наткнулись нынче опричники на стаю волков. Загнав двоих зверюг, мужики приступили к расправе. Под главенством Малюты первым забили того, что был крупней, с порванным ухом и поломанным хвостом. Как стих последний вой, по мановенью руки прикончили и молодого волка.

То было лёгкое дело. Братия переглядывалась меж собой, и каждый ведал, что неспроста, и каждый не решался облечь в речь лукавый замысел. Вяземский спешился, чтобы вынуть своё копьё из молодого волка – плоть зверя ещё не остыла. Князь вытер о белый снег остриё и в безмолвном раздумье глядел, как кровь расходится подлым узором.

* * *

Фёдор притворил за собой дверь, явившись в царскую опочивальню. Из окон лилось багряное зарево, и сей пламень раздольно ласкался по всем покоям. Высокая фигура царя в чёрном облачении очерчивалась сим светом низкого солнца. Едва дверь отворилась, как владыка обернулся на слабый скрип, отстраняясь от окна.

Фёдор устало, но широко и искренне улыбнулся, взирая на своего владыку. Он не успел закрыть двери, как Иоанн приблизился к нему скорым шагом, взял под руку, пущай, что слуге его не было уж такой нужды в опоре. И всяко Басманов согласно и охотно доверился в те полуобъятия, и Иоанн проводил его до кресла. Фёдор едва заметно прищурился, опустившись на место.

Иоанн обратился к столу, налил Фёдору водки и протянул чарку. Басманов охотно принял её и выпил разом, после чего хрипло выдохнул.

* * *

Глухая ночь забилась в дремучем лесу, проникая непробудным мраком в глубины заснеженных оврагов и берлог. Трещали еловые ветки, постукивали, перещёлкивались меж собой, а с иного хворосту и не развести огня.

Опричники сидели кругом с охоты. Малюта глядел угрюмо и будто бы не своими глазами. Лица тонули в кромешном мраке по-северному длинной ночи, и лишь огонь очерчивал исковерканные черты. Один из братии был суров пуще прочих. Что-то не давало ему покоя, гнусно ворочаясь на душе. Не ведомо уж никому, что за муки были на нём, но всяко братия в ту ночь была удручена не менее.

Когда мужик спохватился, было поздно. Не было отдано ни отмашки, ни приказу, ни присвиста, и всяко братия обратилась единой и свирепой сворой. Каждый внёс свою кровавую лепту, нанося удар за ударом. Последние, средь коих был и Афанасий, били уж бездыханное тело. Малюта переводил дух, глядя на безобразную мешанину. От ран ещё валил горячий пар. Огонь восторженно дрожал да игриво поблёскивал на крови, что не успела застыть.

– Будет сложнее, – пророчил Малюта, вытирая нож о снег.

Тряхнув плечами да рыкнув что-то себе в приободрение, Скуратов полоснул свою ладонь. Несколько капель скатились на труп. Тому примеру последовали и прочие. Безлунная ночь безмолвно стояла, точно сведя прочь взор свой от того проклятого леса.

* * *

Солнце медленно восходило над обугленной разрухой. Когда-то на её месте был Новгород, но великой царской волей город гиб день ото дня. Груды почерневших тел уж было не поднять – они промерзали прямо к земле. Ветра, что дули с северных морей, нагоняли пущей стужи. И над сим же возвышалось ярое солнце. Свет пробирался через окна в просторную палату, где уж собирались опричники и владыка занимал место во главе стола.

Взглянув на Фёдора, никто не приметил ничего, разве что опричник вновь надел свои излюбленные украшения. Он едва стиснул губы, когда, видать, по давнишнему обыкновению, прислонился спиной к стене и тотчас же отпрянул, сложа руки в замке на столе. Иоанн глубоко вздохнул, обводя взором братию.