Гойда

Владыка сидел за столом, склонившись над трудами. Царские очи заметно оживились, стоило Басманову преступить порог. Иоанн протянул несколько грамот своему слуге. Фёдор спешно подошёл и с поклоном принял бумаги.

Царь кивнул на огонь. Фёдор повиновался, бросив всё же невольный взгляд на грамоты. Он опирался одной рукой о стену, а вторую протянул навстречу жару, что поднимался от потрескивающих поленьев. Пламя жадно объяло тонкие сухие листы.

– Успел разобрать? – вопрошал Иоанн, поведя головой, дабы размять шею.

– Нет, – мотнул головой Фёдор, отводя взор от огня, и узкие зрачки вновь ширились, воротясь от яркого света.

– То горят челобитные, – молвил царь, сложив руки замком пред собой.

Фёдор опустил взгляд обратно на печь.

– Поди, горят равно, как и доносы, – отозвался Басманов.

– Гонец явился, – произнёс царь, – и покуда шёл, убили уж и того, кто складывал челобитную, и того, об ком просили смилостивиться. Ну, уж для пущего порядку убили и гонца – видать, долго шёл.

Фёдор усмехнулся, убирая волосы назад. Иоанн с короткой усмешкой развёл руками, в усталом бессилии опуская их на стол.

– Не дождались милости моей, – вздохнул владыка.

* * *

В небесной лазури ласкались лёгкие облака, подставляясь свету со всех сторон. Старец в скромном монашеском облачении оставил корзину с хлебом, пышущим благим жаром. Сам монах сел подле юных братьев. Младший из них откинул белое полотенце, коим был прикрыт хлеб.

Иоанн же глядел вокруг, не веря, и одновременно зачарованный этим полем, убаюкивающим запахом свежих трав, пересвистом резвых пташек. Где-то вдалеке от сей опушки деревья шептались листвами меж собой, и ветерок игриво носился меж них, раздувая их весёлые разговоры. Иоанн молчал, внимая каждому мигу. Мягкие дуновения касались его, мимолётно и скоро тая. Мягкий хруст заставил обернуться – то Вава надломил тёплый хлеб, протягивая один ломоть отцу Филиппу, что был подле них.

На руку Иоанна опустилась резвая бабочка. Её тонкие лапки были едва ощутимы, а сама она была вовсе невесомой.

Иоанн боялся внять голосу рассудка, который проклёвывался сквозь видение, твердя, что это лишь сон. Сколько мог, столько владыка противился жестокому сознанию, и всё же видение слабло и слабло.

* * *

Братия собралась в трапезной. За столом царило молчание. Короткие переглядки исподлобья – лишь тем и довольствовались опричники. Фёдор равнодушно и несколько устало оглядывал застолье, сидя подле отца и князя Сицкого.

Наконец послышались шаги Иоанна, и все разом оживились. Царь вошёл в трапезную. Не дойдя до середины, владыка замер и повёл головой, будто бы окликнутый по имени. Добрая улыбка медленно занялась на его устах. Иоанн потянулся к большому куску хлеба.

Вся братия безмолвно внимала своему владыке. Фёдор сам не ведал, что его столь забавит, да отчего-то светлая улыбка озарила его лик. Он с особым чаянием взирал на владыку. На душе его было тепло и спокойно, и каждый жест царя внушал лишь добрую весть.

Иоанн спокойно улыбнулся, встретившись взором со своим любимцем. Чуть прикрыв глаза, царь надломил хлеб, оставив один ломоть на столе. Проходя дальше, государь поглядывал на славную свою братию. Дойдя до своего места, царь, к удивлению многих, не занял трона, но стал подле него.

Отломив небольшой кусок хлеба, Иоанн, тихо насвистывая, последний раз оглядел братию да бросил мелким ломтём в Алексея. Басман-отец чуть свёл брови, ибо всё ж не ждал такого от владыки. Иоанн уж вновь отломил кусок и на сей раз швырнул в Вяземского.

Общее смятение всё нарастало, и, казалось, все пребывали в растерянности, но не Фёдор. Он резко поднялся со своего места, схватил какую краюху, что поближе лежала, да бросил в Грязного. Поди, Васька был боле всех к игре расположен. Князь Сицкий опрокинул чашу, будто бы нечаянно, на зятя, и Фёдор отскочил прочь, да едва ли огорчившись, что подол кафтана замарался в вине.

Басманов, прихватив свою чашу, уж принялся обходить стол, и Малюта было посторонился, да Фёдор был проворнее, успел залить вина Григорию за шиворот.

Все повставали со своих мест и будто бы разом обратились малолетней детворой. Братия позабылась в том нагрянувшем веселии. Они кидались едой, а опосля уж и посуда пошла в ход. Опричники запрыгивали на стол, сцеплялись, мутузили друг друга, и притом беззлобно.

Фёдор радостно задорил каждого, посвистывая, бранясь и ругая. Басманов резвился знатно, отдавшись той откровенной забаве, и всяко же, в пылу веселия, средь дураческого беснования, он искал взглядом своего царя. До чего ж отрадно было Фёдору слышать смех Иоанна, видеть его широкую улыбку да то, как златые одеяния его, величественные и благолепные, мараются в такой дурашливой склоке.

Фёдор не упустил такой возможности и в общей заварушке подступился к Иоанну и будто бы случайно наступил ногой на шубу. Владыка то ли не приметил того, то ли не подал виду. Царь устоял на ногах, опёршись рукой о стол, и, озираясь, сразу же встретился с Фёдором взглядом. Басманов подался прочь, с лукавой усмешкой запрыгивая на стол.