Гойда

Пожав плечами, Иоанн глубоко вздохнул, положил пищу на поднос и приступил к своим трудам. Тихий скрежет пера заполнял тишину, ставшую в покоях. Наконец владыка поднял взгляд, заслышав шевеление. Мягкая улыбка преобразила его удручённый лик.

Фёдор потянулся с тихим стоном, и вдруг его резко повело. Он ругнулся сквозь сон и схватился за плечо.

– Есть водка? – неразборчиво и хрипло пробормотал Басманов.

Иоанн со слабой улыбкой налил своему слуге и подал чарку.

– Вот так с утра? – вопрошал царь.

Зажмурившись, Фёдор резко выпил и пару раз кашлянул, прочищая обожжённое горло. Оставя чарку прямо на полу, Басманов глубоко вдохнул. Приоткрыв глаза, он сквозь сонную леность улыбнулся Иоанну. Проведя рукой по своему лицу, он зевнул и вновь потянулся.

– И снова ты, мой добрый государь, ни свет ни заря, а уж на ногах? – протянул Фёдор.

Царь кивнул с улыбкой.

– Много дел, – прошептал владыка.

Фёдор коротко кивнул да повёл головой, разминая шею. Сев на ларе, он поглаживал своё плечо.

– Мне должно всё исправить, – произнёс Иоанн, не ведая, отчего его сердца коснулся мимолётный холодок.

Фёдор взглянул на владыку, едва сведя соболиные брови.

– Я оступился, – Иоанн молвил тяжёлое признание, – и мне должно искупить слишком многое. И упование лишь на милосердие Господне.

– Позволь мне исполнить клятву мою, позволь мне быть подле тебя, – молвил Фёдор, подавшись вперёд, – позволь и мне искупить мои прегрешения.

Иоанн отстранился с улыбкой да в отрицании качнул головой.

– Вся вина твоя, вся кровь твоя на моих руках, на душе моей, ибо ты есть воля моя, – тихо произнёс царь. – И мне есть власть от самого Господа отпустить тебе все прегрешения, вольные и невольные, ведением или неведением.

Фёдор глубоко вздохнул, прикрывая глаза. Подняв руку, он осенил себя крестным знамением.

– Аминь, – едва слышно и в мирном покаянном смирении прошептал Басманов.

– А свои грехи мне должно самому искупить, – прошептал Иоанн, отводя тёмные очи. – Это мой крест.

– Позволи мне разделить его с тобой, – последний раз просил Фёдор.

Иоанн со слабой улыбкой мотнул головой.

– Нет, – отказал владыка.

* * *

Иоанн велел снарядить Грома. Конь встрепенулся да принялся бить копытом – скверно ему стоялось без дела. Пущай Фёдор и выгуливал его, и давал резвости да простора, всяко в могучем Громе было столько удали, что всю скинуть не хватило бы одного всадника.

Иоанн стоял поодаль, выжидая сборов. Мутное небо медленно светлело. Наконец всё было готово. Царь не брал с собой никого из людей и никого не извещал о своём отъезде.

И всяко, едва ли когда стены кремля дремали, тем паче нынче. День настал. Малюта не спал, и стоило его доносчику явиться, как Скуратов подорвался с места, ведая, что времени в обрез и боле не будет никакого дозволения свершить дело.

Не успели ворота затвориться за Иоанном, как Скуратов уже послал за своими людьми и паче всех – за Вяземским. Перевалило за полдень, когда Малюта был при оружии и сидел в своих покоях. Едва ли его мысли можно было назвать молитвой – он не взывал ни к Богу, ни к дьяволу. Просто пред глазами стояло всё то, что непременно надо будет учинить сей нощью. Каждое мгновение сейчас горячо жгло его изнутри, снедая, грызя и скобля.

Князь Вяземский явился столь скоро, что у Григория не было сомнения – едва ли Афанасий спал нынче. За ним затворилась дверь. Вяземский был собран, тоже при шашке, и чёрное одеяние скрывало кольчугу.

– Я за тебя поручился, – хмуро произнёс Малюта. – Хотя и ходил слушок, будто бы у вас всё не так уж скверно, как ты говоришь.

Афоня усмехнулся, поднимая руку со шрамом, чтобы Малюта уж получше поглядел, коль запамятовал.

– Ты ж не дурак, княже, – с прищуром молвил Скуратов, – и знаешь что, поди, нам на сём несдобровать.

– Малют, тебе дурно? – презрительно усмехнулся Вяземский. – От знаешь, от чего нам уж точно несдобровать? Коли этот щенок брехнёт чего на нас.

Малюта едва заметно кивнул.

– Афонь, заварушки не избежать. Не сплохуй сей нощью. Обоих живьём. Из старика выбьем признание. А там будь что будет. И коли прорвёмся… – усмехнулся Скуратов, поглаживая свою бороду.

– У нас будет всё, – молвил Вяземский.

Малюта согласно качнул головой.

– На кого вешаем всё? – вопрошал Афанасий.

– На Морозова, – тихо ответил Малюта.

Вяземский кивнул, и они вышли из покоев. В коридоре уже ждали ратные люди Скуратова. Оглядев их, Вяземский тихо сглотнул.

«Поди, мразь рыжемордая, Морозову ты обещаешь всё повесить на меня», – подумал князь.

* * *

Частый стук забарабанил в дверь в боярские покои. Ответа не было, и немудрено – на дворе стояла тяжёлая, беспробудная ночь. Мальчонка же продолжил бить кулачком в дверь, боязливо озираясь по сторонам.

Наконец дверь приотворила Глаша. Сонная крестьянка злобно хмурилась, но лик её тотчас же смягчился, ибо на пороге стоял её сын. Оправя тёплый платок на своих плечах, Глаша опустилась на колено и погладила сына по плечу.

– Чего же не спишь? – вопрошала крестьянка.

– Послали к Алексей Данилычу, – молвил мальчишка.

– Боярин почивает, – мотнула головой Глаша.

Сорванец лихо прорвался мимо мамкиной юбки, пробравшись в покои.