Голая и лохматая (СИ)

Юлия Клыкова «Голая и лохматая»

Тихо январской ночью в деревне — только ветер за окном посвистывает, да снежок хрустит под ногами припозднившихся гуляк. Но это временное затишье. Завтра тринадцатое — ряженые отовсюду выползут и до ночи будут ходить, щедровать, да пьяные песни горланить.

Интересно, а кто там сегодня шляется? По такому-то морозу?

Вставать с кровати, идти к замёрзшему окну, распахивать внутреннюю створку и почти минуту дышать на покрытое ледяными узорами внешнее стекло, ужасно не хотелось. Поэтому, ещё немножко послушав уличные шорохи, Олеся вздохнула, перевернулась на другой бок и снова уткнулась в смартфон, возвращаясь к начатой книге.

Звуки за окном повторились, становясь явственнее и ближе — кто-то прошёлся перед двором и подёргал калитку, будоража сидящего в будке Мухтара. В окно стукнули — кажется, снежком — и Олеся всё-таки поднялась с постели, накинула на плечи одеяло и полезла на стоящую у окна табуретку. Открывать форточку.

Ну и кто там?

За двором, хлопая себя по бёдрам, извивались в разогревающей пляске две знакомые фигурки. Неужели Томка с Любкой? Опять?! Вот неугомонные! Что на этот раз придумали?

Увидев торчащую из форточки Олесю, один из силуэтов замедлил диковатый танец и засемафорил руками:

— Ли-са! Давай! Выползай из своей норы!

Не было печали! Олеся захлопнула окно, спрыгнула с табуретки и нерешительно помялась у шкафа. Идти? Забить? Гулять по заснеженной деревне при температуре минус двадцать она не жаждала, но игнорировать девчонок нехорошо: без них, десять дней в гостях у бабушки с дедушкой, стали бы самой тоскливой декадой в её жизни.

А, ладно!

Решившись, она скинула одеяло, стащила махровую пижаму и принялась одеваться. Натянула тёплые колготки, длинную вязаную юбку, пушистый голубой свитер и потопала в прихожую — за валенками, дублёнкой и шапкой. Завершив «туалет», скептически изучила себя в зеркале. Н-да... Если бы в таком прикиде, её увидели однокурсники... Точно оборжались бы!

Ну и плевать.

— Куда собралась? — спросила сидящая у телевизора бабушка — не отвлекаясь, впрочем, от экрана, — Поздно уже, ночь на дворе.

— «Мы с Тамарой» пришли, — пробурчала Олеся, последним штрихом завязывая шарф и показывая язык отражению, — гулять зовут.

— А, — бабушка усмехнулась и всё-таки повернулась, — И что на этот раз? Под окнами будете слушать?

— Понятия не имею. Меня даже не предупредили, — Олеся тяжко вздохнула и закатила глаза, своим видом извиняясь за чудачества подруг, — Но под окнами мы уже слушали. Пойду, ба. Буду через часик или два.

И, помахав бабуле пушистой варежкой, толкнула дверь и вышла во двор.

Девчонки по-прежнему отплясывали у калитки — весёлые и замёрзшие. В ночной полутьме, их яркие алые щёки и покрытые изморозью чёлки, светились не хуже сорокаваттной лампочки, горящей над крыльцом. Приглядевшись, Олеся увидела, что ресницы у них тоже белые.

— Ну ты даёшь! — прошипела Томка, очередной раз подпрыгивая на месте, — Я тебе когда ещё сообщение на вацап отправила? Копуша!

— Сама даёшь, — передразнила Олеся, — Балда Ивановна. Я тебе сколько раз говорила: у нас дом экранирован. Интернета нет. Позвонить не могла?

Смартфон, засунутый глубоко во внутренний карман, подтверждающе пискнул, докладывая о доставленном сообщении.

— А вот и оно. А что вы на этот раз придумали?

— В баню пойдём, — хихикнула, молчавшая до этого Любка, так старательно выдыхая пар, словно надеясь поднять окружающую температуру, — Жопы баннику подставлять!

— Чего?!

Олеся изумлённо вытаращилась на подруг. Она-то, наивная... Вообразила, что за пять дней минувших с Рождества, стала бывалой гадальщицей! Что они только не делали — гипнотизировали зеркало, пялясь втроём в освещённую свечами анфиладу зеркальных переходов… Лили воск, бросали через забор валенки, приставали к прохожим! Вчера подслушивали: тайком проникали во дворы с заднего хода, и, стараясь не привлекать внимания хозяев, «грели уши» под окнами. Якобы по случайным разговорам, можно предполагать о своём будущем... Она тогда ещё подумала: кошмар какой! А если поймают? Уверена была — большей жести и представить невозможно. Оказывается, ошибалась...

— Того! — многозначительно пропела Тома, понижая голос и косясь по сторонам лукавым взглядом, — Гадание такое. Рассказываю. Приходишь в баню, открываешь дверь, поворачиваешься спиной к проёму, задираешь подол — ну, или спускаешь штаны... И говоришь: «батюшка-банник, пожалуйста, не чуди, а о суженом мне расскажи». И ждёшь. Он должен потрогать твой зад. Если голой рукой прикоснётся, будет у тебя жених бедный. Лохматой — богатый. Шершавой — грубый.

— Офигеть… — Олеся ущипнула себя за руку, чтобы удостовериться что не спит, но через дублёнку эффект оказался так себе, — Том, спорим, твоя идея? Вот скажи: ты, случайно, головой не ударялась? Как ты себе это представляешь? Припрёмся сейчас к кому-нибудь в баню, стянем труселя… А там — мужики. Уж они нас и голыми, и лохматыми, и шершавыми потрогают…