Голая и лохматая (СИ)

— В доме окна оказались разбитыми, — между тем, не чувствуя, как неуловимо изменилась атмосфера на девичьей стороне стола, продолжал рассказывать парень, — Я походил, побродил. Оказалось, там есть баня. Тогда я отыскал немного дров, слегка натопил её и лёг спать. А ночью меня разбудили чьи-то голоса. Женские. Я приподнялся — хотел встать и выйти, но в этот момент дверь распахнулась и прямо над моим лицом нависла...

На этот месте Лёша закашлялся, бросил извиняющийся взгляд — почему-то снова на Олесю, и, наконец, закончил фразу:

— Голая... попа...

Нет ничего проще, чем делать «морду кирпичом». Особенно когда кто-нибудь, таким вот невинно-удивленным тоном рассказывает всей деревне о твоих вчерашних похождениях. И когда слушатели заливисто гогочут, уточняя скабрёзные нюансы. А Томка возбуждённо сопит в ухо и незаметно толкает ногой, явно желая услышать от неё подробности. Прямо сейчас и здесь.

Хороший кирпич получается, кстати. Яркий. Но не оранжевый, как подгнившая морковка — алый. Почти как итальянский.

— А дальше-то что? — заткнув этим вопросом остряков, пытающихся прояснить размер, форму и цвет всплывших из темноты ягодиц, спросил дед Краско, — Ну, чем дело-то кончилось? Погодь, не продолжай пока. У нас тут две девицы несовершеннолетние — выставить?

— Да нет, — рассказчик покраснел. Смутился. Лицо у него стало виноватым — похоже, наконец, догадался, что вспомнил о происшествии не совсем вовремя. Поэтому и концовка у истории оказалась короткой и несколько скомканной.

— Я обалдел. Ну, мало ли чего она собирается сделать... Хотел сказать, но не вышло. Ну, я... Перепугался. Ну и схватился за эту за… попу.

Последние слова парень произнёс в атмосфере общей истерии: смеялись все присутствующие. Дед Краско лукаво фыркал в короткую бородёнку, Томка визгливо хихикала прямо в ухо, Макар ржал как ретивый жеребец, привалившись головой к Олесиному плечу.

Только она одна сидела прямая как палка, без тени веселья на лице.

Вообще-то, для приличия, ей тоже стоило посмеяться со всеми. Чтобы не выделяться. Не выходило — девушка лишь бледно улыбалась и с надеждой косилась на выход. Но как тут уйдёшь, когда у твоих ног сидит проклятущий Макар?

— А дальше-то что? — отсмеявшись, полюбопытствовал возникший откуда-то дядя Коля, — Ты нам эту историю не рассказывал…

— Так получилось…

— Правда, чем там всё закончилось? — нетерпеливо влез Макар, — Познакомился?

— Да нет. Какое знакомство! Она сама, похоже, перепугалась до полусмерти: закричала и убежала. Я уж потом по следам к вашей деревне и вышел… Одного никак понять не могу — и чего им ночью не спалось? Что они в том доме забыли?

— «Они»? — с лукавым видом косясь на девчонок, поинтересовался дед, — А сколько же их было?

— Ну судя по следам — трое...

— Трое, говоришь...

Все взгляды присутствующих вмиг обратились на притихших девчонок. Олеся застыла камнем — румянец, слава богу, схлынул и теперь ей наоборот, стало невыносимо холодно. Хорошо хоть подружки сидят как мышки, превратившись в истуканы, изучающие ногти на ладонях. Может быть, не так уж они и плохи?

— Это разве далеко! — выждав приличную паузу, махнул рукой Краско, — Знаем мы это место. Туда пару вёрст, не более. А чего ходили... Так я скажу. Святки нынче. Значит, гадали. Считается, ежели банник девке голой рукой зад погладит, будет у неё муж бедный. Лохматой — богатый. Вот ты когда хватанул её — у тебя рука была голая али в варежке?

— Ну… — парня так заинтересовал разговор, что теперь он пялился на сидящих против него подруг не скрываясь, — Ну, я, вообще-то, двумя сразу её схватил. Одну варежку снял — под голову положил. Чтобы мягче было. А вторая на руке осталась. Да. Точно. Так и было.

— Вот ведь как! — непонятно чему восхитился дед, и, задумчиво почесал затылок, — А хватанул-то сильно? Или так, погладил?

— Да я не очень хорошо помню, — Лёша пожал плечами, продолжая с любопытством коситься на девушек, — Говорю же — ошалел. Но наверное, да. Я ведь не только схватил — когда она вырваться попыталась, ещё и стиснул сильнее, да на себя потянул. Вот она мне фонарь и поставила — двинула сапогом по лицу и убежала.

Вторая волна всеобщей истерики оказалась ещё длиннее, чем первая. Люди хохотали, толкались, хлопали друг друга по плечам, цитируя особенно забавные моменты из истории Алексея.

— Вцепился!

— Двумя руками!

— Перепугался!

— Не ржи, Колян! Может, пацан впервые женскую задницу увидел!

— Нет, ну бабы! Ну дают!

Не смеялись пятеро: сам рассказчик — прожигающий девчонок цепкими взглядами, дед Краско, вошедший во вкус и вообразивший себя следователем, Томка с Любкой, усиленно делавшие вид, что им совсем не весело, и, само собой — Олеся.

— Ой не могу… — Макар, гогоча, повернулся к стене и принялся долбиться об неё головой, — Ой умру сейчас…

— Только не в моём доме! — тараща преувеличенно испуганные глаза, заголосил дядя Коля, и, схватив парня за плечи, принялся выталкивать его из кухни, — Ты давай у себя уж как-нибудь…