Golden Age (СИ)

- Да? – наигранно удивилась Белая Колдунья. – Милый, я по тебе так соскучилась. По нашим беседам, по нашему общению…

- Я отлично помню наше общение и не имею желания его повторять, - холодно прервал ее Эдмунд. Сейчас, когда он примирился со своим прошлым и переступил через него, спорить с собственным кошмаром было несложно. В конце концов, он больше не мальчишка и, хотя совершает идентичные ошибки, через многое прошел и многое пережил. – Мне пора.

- К Питеру торопишься? – зеленые глаза прошили сердце ледяным шипом. Эдмунд сжал челюсти и не стал останавливаться. Не получив ответа, Джадис прищурилась и одним точным уколом сокрушила всю защиту. Разочарованно вздохнув, она протянула: - Да, он бы не опустился до такой низости. Он настоящий король, не то что некоторые…

- Ты можешь говорить все, что угодно. Более ты не столкнешь меня с праведного пути, - ровно ответил младший правитель, стараясь говорить как можно более безразлично.

- Это и не требуется. Ты сам справляешься весьма неплохо, - усмехнулась Белая Колдунья, легко вставая и приближаясь к нему. В лицо пахнуло холодом, мертвенным, не столь приятным, как нарнийская зима, сменяемая летом. Этот мороз был застывшим, застарелым, словно зима длилась многие годы и не пускала весну в свои владения.

- Тогда зачем это тебе? Твои речи абсолютно бесполезны, - скривил губы король.

- Но они имеют место быть. Разве это ни о чем не говорит? – Джадис улыбнулась, мягко, даже ласково, и Эдмунда тут же покоробила эта нежность, ведь особой наигранности в ней не было. – Как считаешь, реальность это или сон?

- Конечно, сон! Ты ведь мертва и не можешь мне надоедать вне мира грез! – огрызнулся Эдмунд, теряя терпение. Этот кошмар не походил ни на один из тех, что он видел прежде. Там бурлили события, Колдунья пыталась его уязвить, ранить, уничтожить морально и физически. Тогда в нем шла ожесточенная борьба, которую король выиграл. Попробуй сейчас Джадис напасть – она встретит мощное сопротивление, ибо будет издеваться не над десятилетним ребенком, а над сильным воином. Но она не нападала. Просто говорила, и он, Эдмунд, не мог перестать слушать и проснуться тоже не мог. Ее речи терзали больше, чем любые пытки, ибо затрагивали самые глубинные желания и опасения. Чтобы разозлить Джадис и спровоцировать на бой, король добавил: - Не обидно, что ты оказалась там не без моего участия?

- Можешь не стараться, сын Адама, - покачала головой Джадис. – Я и так вижу, что ты меня более не боишься…

- Тогда убирайся, и дело с концом, - грубо велел Эдмунд и развернулся, чтобы уйти. На плечи легли ледяные ладони, пальцы с острыми ногтями впились в кожу, а ухо обжег тихий, вымораживающий шепот:

- Но ты как боялся быть недостойным королем, так и боишься до сих пор. Мстительный, жестокий и беспощадный – разве таким быть должен нарнийский правитель? Не потому ли в народе тебя побаиваются, но не любят так, как брата? О да, Питер завоевал сердца людей, и ты ему завидуешь. Даже сейчас завидуешь его стойкости и силе…

- Мы через это уже проходили, Джадис, - устало ответил Эдмунд. Аслан начал, а Колдунья закончила препарировать его чувства и эмоции. – Питер сильнее там, где я слаб. Да, он бы никогда не толкнул в спину даже злейшего врага, ибо благородство у него в крови, но потому Питер и есть государь Нарнии, а я лишь соправитель. И сколько бы ты этого не повторяла, ты проиграла. Смирись и оставь меня в покое.

- Не оставлю, но не потому что так хочу, - выдохнула Белая Колдунья. От ее шепота волосы вставали дыбом, по коже бежали мурашки, а в душе образовывалась какая-то черная, сосущая пустота. – Аслан – твоя совесть, свет во тьме, факел во мраке ночи. А я – твои страхи, твои сомнения и терзания. Я воплощение их, образ, запавший тебе в душу, не более и не менее того. И пока ты живешь, пока дышишь и сердце твое бьется, о мой противоречивый король, у твоих страхов будет мое лицо. Смирись с этим…

И Эдмунд открыл глаза. Впереди маячил потолок пещеры, которую он не покидал, и тишину предрассветного часа нарушало лишь тихое дыхание спящих товарищей. Усталости не было, как и бодрости. Лишь на душе остался небольшой осадок от увиденного сна. Под его действием король и провел весь следующий день. До обеда он не сказал ни слова, занимаясь лошадьми и прилежно выполняя свои обязанности. Каспа пытался разговорить конюха, но успеха не добился и отстал, с сочувствием на него посмотрев. Питеру стало немного лучше: хотя рана и беспокоила его, идти Верховный король мог сам. О нарнийской подмоге ничего не было слышно. Неужели пение рога не достигло их ушей, не подсказало верный путь?.. Что ж, Эдмунд особенно и не рассчитывал на это.