Голландский дом

Медсестра позволила нам пробыть с ним невероятно долго, а потом в палату вошел доктор и объяснил причину смерти. Он сказал, дело было во внезапном сердечном приступе и спасти отца не представлялось возможным. «Скорее всего, он умер еще до падения. Даже если бы это случилось здесь, в больнице, — сказал он, — исход вряд ли был бы другим». Тогда я еще не знал, что врачи порой врут, чтобы успокоить. Без вскрытия он мог лишь строить догадки, но мы уцепились за эту версию без лишних вопросов. Мэйв дали подписать бумаги, вернули отцовский пиджак, галстук и сумку, а также выдали бумажный конверт, в котором лежали его бумажник, часы и обручальное кольцо.

Мы были практически детьми, у нас умер отец. Мне до сих пор не кажется, что в случившемся после была наша вина. Когда мы зашли на кухню, там были Сэнди и Джослин, и мы им все рассказали. И в ту самую секунду, когда они разрыдались, я понял, что мы натворили. Сэнди обвила меня руками, я вывернулся из ее объятий. Мне нужно было найти Андреа. Именно я должен был найти Андреа, пока она не обнаружила нас здесь. Но в тот самый момент, когда эта мысль пришла мне в голову, она вошла в кухню, в эпицентр горя, которым мы упивались. Она услышала наш вой. Увидев ее, Джослин обвилась вокруг своей хозяйки — готов поспорить, ничего подобного она не совершала ни до, ни после. «О, миссис Смит», — вот и все, что она сказала.

Выражение ужаса, появившееся тогда на лице Андреа, будет преследовать меня много лет. Лицо отца на больничной кровати забудется, а страх на ее лице — нет. Она отступила на шаг.

— Где девочки? — прошептала она.

Мэйв едва заметно качнула головой, потому что теперь и до нее дошло:

— С ними все хорошо, — сказала она еле слышным голосом. — Папа. Папа умер.

На кухонном столе лежал пластиковый пакет с его вещами — улика против нас. Впоследствии мы заверяли самих себя, будто думали, что ей позвонила миссис Кеннеди, но у нас не было ни одного повода так полагать. Правда была в том, что мы даже не вспомнили об Андреа. В историю войдет не смерть нашего отца, а наша жестокость.

Поступи мы иначе, изменило бы это что-нибудь? Если бы мистер Бреннан сообщил Андреа, а не миссис Кеннеди (но мистер Бреннан не был знаком с Андреа, а с миссис Кеннеди проработал двадцать лет), если бы миссис Кеннеди сообщила Андреа, а не Мэйв (но Андреа была с ней груба каждый раз, когда звонила отцу на работу, — единственная фраза, которую миссис Кеннеди от нее слышала: «Я хочу поговорить с мужем». Миссис Кеннеди никогда не позвонила бы Андреа. Она призналась мне в этом на похоронах). Если бы, выйдя от Оттерсона, Мэйв поспешила в Голландский дом и сообщила Андреа, вместо того чтобы ехать за мной в школу, или, если бы, выйдя из школы, мы сперва заехали за ней и уже втроем поехали в больницу, изменило бы это что-нибудь?

— Ровным счетом ничего, — говорила Мэйв. — Не мы сделали ее такой.

Но я не был столь уверен.

Боль Андреа была чем-то вроде наградной ленты. Как следствие, в те выбеленные дни после смерти отца я чувствовал не горе по тому, кого потерял, а стыд за то, что сделал. Норма и Брайт держались торжественно — когда вспоминали, что это необходимо, — но они были еще слишком малы для такой большой печали. На следующий день после смерти отца Андреа оставила их дома, еще через день они умоляли отправить их в школу. Дома было слишком грустно. Я тоже вернулся в школу, потому что не хотел оставаться в доме с ней. Она купила два соседних места на протестантском кладбище и ясно дала нам понять, что намерена похоронить папу там, рядом с незанятым местом, которое приберегла для себя. Тогда Мэйв позвонила отцу Брюэру. Андреа и священник уединились в библиотеке за закрытыми дверями на двадцать пять минут, и, когда они вышли, права моего отца были восстановлены. Андреа согласилась, чтобы его похоронили на католическом кладбище. Это она тоже использовала против нас.

— Он будет там совсем один, — сказала она, проходя мимо меня по коридору; никакой преамбулы. — Вы добились своего. Что ж, поздравляю. По мне, так лучше ад, чем вечность в компании католиков.

Помню, как на следующий день после их свадьбы мы с Мэйв и отцом собирались на мессу. Андреа сидела в гостиной, и я, в попытке проявить дружелюбие, спросил мою новоиспеченную мачеху, не хотят ли они с девочками пойти с нами.

— Вы меня туда и вперед ногами не затащите, — сказала она, поедая яйцо всмятку, таким тоном, будто напомнила мне захватить зонтик.

— Если она так ненавидит католиков, невольно задумаешься, почему она вышла за одного из них, — сказала Мэйв, когда мы садились в машину.

Отец рассмеялся — прямо расхохотался от души, что с ним случалось редко. «Она хотела дом католика», — сказал он.