— Да, девочку! Она не была бы звездой экрана, если бы не сохранила в себе этот пикантный налет нимфетки из Meglin Kiddie[371]
, со всеми полагающимися сексуально-акробатическими ужимками. Нет, перед нами не старушка Раттиган. Перед нами — маленькая школьница Раттиган, которая в ужасе бежит через темный голливудский лес, полный диких зверей.— Так, понятно. Прогоняешь очередную рождественскую пургу в шоколаде?
— Что ты сказал?
— Без комментариев. Лучше подумай, зачем кому-то из этих обведенных красным друзей понадобилось посылать ей две книги гнилых воспоминаний?
— А что тебя так удивляет? Констанция за свою жизнь перелюбила кучу народу. А это значит, что теперь, по прошествии лет, куча народу ее ненавидит. Кому-то она отказала, кого-то бросила, кого-то просто забыла. Она же стала знаменитой. А они остались валяться в придорожной канаве. И вот теперь все состарились и перед уходом в мир иной решили ей отомстить.
— Ты рассуждаешь прямо как я, — сказал Крамли.
— Бог свидетель, я к этому не стремился. Я имел в виду, что…
— Да ладно, я пошутил. Тебе никогда не быть Крамли, как мне не быть Жюль Верном-младшим. Где мы?
Я поднял взгляд на дорогу.
— Стоп! Кажется, приехали. Это Маунт-Лоу! Когда-то здесь разбился насмерть великий исторический красный трамвай. Но это было давно.
— Профессор Лоу… — задумчиво добавил я, покопавшись в архивах подсознания, расположенных, по моим ощущениям, где-то по ту сторону глазных яблок, — человек, который во времена Гражданской войны изобрел фотографирование с воздушного шара…
— Откуда ты только все это берешь? — удивился Крамли.
— Просто вспомнилось, — пожал плечами я.
— Ты просто забит бесполезной информацией.
— Ну, извини, — обиженно сказал я. — Мы ведь на Маунт-Лоу, не так ли? А этот холм назван в честь профессора Лоу и его тунервильского трамвая, который ходил к вершине.
— Допустим, и что дальше? — сказал Крамли.
— Профессор Лоу придумал делать фотографии с воздушного шара, и это помогало обнаруживать неприятеля во время самой великой из войн. По сути, два изобретения — воздушные шары и железная дорога — принесли нам победу на севере…
— О’кей, о’кей, — проворчал Крамли. — Выходим из машины — и наверх.
Высунувшись из окна, я проводил взглядом заросшую бурьяном тропинку, убегающую вверх по склону и тающую в ранних сумерках.
Закрыл глаза и снова порылся в подсознании.
— До верха не меньше пяти километров, — объявил я. — Ты уверен, что надо идти пешком?
Крамли бросил на гору выразительный взгляд.
— И не уговаривай. — Он подошел к машине и как следует захлопнул дверь. — Если мы сорвемся с этой чертовой тропы, нам точно крышка.
— Именно. Поехали!
Крамли подогнал свою колымагу к подножию холма, выключил мотор, вылез и пошел вверх по тропинке, пробираясь сквозь густые заросли.
— Аллилуйя! — заорал он через минуту. — Железка! Старые рельсы! Они даже не удосужились их убрать, просто похоронили.
— Да неужели!
Весь красный от возбуждения, Крамли метнулся обратно к машине, нырнул в нее и схватился за ключи зажигания.
— Ах ты, тварь! Теперь она не заводится!
— Может, попробуешь нажать на газ?
— Попробую! Комод тебе в рот! — Крамли вдавил педаль в самый пол, так что машина дернулась и слегка прыгнула вбок.
Мы тронулись.
Глава 9
Путь наверх был сущим безумием. Трава высохла от жары до состояния созревшей пшеницы, и машина с ужасающим хрустом продиралась через нее, уже почти в темноте. Пару недель назад во всех газетах и по телевизору сообщали, что кто-то устроил здесь пал травы и якобы весь склон погорел. Даже показали бушующий огонь. Сейчас о пожаре напоминал только легкий запах гари.
— Хорошо, что тебе не видно пейзаж по левому борту, — сказал Крамли через какое-то время. — Высота метров триста.
Я невольно сжал колени.
— Ну, хорошо, — сто пятьдесят, — уступил Крамли.
Я зажмурился и просканировал архивы.
— Трамвайная ветка Маунт-Лоу работала на электричестве и еще дублировалась канатной дорогой.
— Так-так? — Крамли изобразил любопытство.
Я разжал колени и продолжил свой поток сознания.