Голливудские триллеры

В дальнем ее конце мы увидели армейскую раскладушку. На ней лежало нечто одновременно напоминающее кусок вяленой говядины и восставший из-под земли мумифицированный труп. Воняло оно безбожно. Я подумал, вот же он — не мертвый и не живой.

Мы осторожно приблизились. Запах окреп, и его природа стала более понятной. Пахло не смертью, а давно не мытым телом.

Когда мы подошли, нечто зашевелилось, в результате чего произошло частичное отслоение от лица фрагментов старого одеяла, а в трещинах высохших век появились проблески света.

— Извините, что не встаю, — произнесли трясущиеся сухие губы. — Со мной это уже лет сорок, со времен осады Армантьера. — Он попытался извлечь из себя кудахтающий смех, но в итоге чуть не умер от кашля.

Откашлявшись, он продолжал, уже шепотом:

— Все, порядок… — Голова откинулась набок. — Ну, и где вы были?

— В смысле?..

— Я вас ждал! Какой сейчас год? 1932-й? 1946-й? 1950-й?

— Теплее…

— 1960-й. Попал?

— В яблочко, — сказал Крамли.

— Видите, я еще не совсем… того, — прошелестели губы. — Что, принесли мне харч?

— Харч?

— Понятно, ложная тревога. Мне тут пацан притаскивает банки с собачьим кормом, я каждый раз боюсь, что он обрушит к чертовой матери всю эту Граб-стрит[373]. Вы же — не он?

Мы с Крамли покачали головами и опасливо огляделись.

— Как вам мой чертог? Между прочим, слово «чертог» происходит от корня «черт». Первоначально оно означало — «защитное укрепление от чертей». Это уже потом все договорились, что «чертог» будет значить — «дворец». Чтобы повысить ренту. Где я был тогда? Ладно, не суть… Что скажете?

— Читальный зал общества «Христианская наука»[374], — сказал Крамли.

— Вот я и говорю — дурная голова… — продолжал Рамзес II. — Начал эту бодягу в 1925 году. И не смог остановиться. Руки загребущие. Началось с того, что я забыл выбросить утренние газеты. Потом они скопились за неделю. А потом пошло-поехало — Tribune, Times, Daily News… Вот тут справа 1939-й год. Слева — 1940-й. За ним — 1941-й. Осторожнее!

— А если вам понадобится конкретная газета за какое-то число, а она лежит в самом низу, под слоем толщиной в метр?

— Лучше не думать об этом. А за какое число?

— Девятое апреля 1937 года, — ляпнул я наугад.

— Начинается… — проворчал Крамли.

— Не мешай парню, пусть спрашивает, — поднимая пыль, прошуршали ошметки одеяла. — Отвечаю: Джин Харлоу, скончался в двадцать шесть лет. Уремия. Похороны с утра, на Форест-Лаун, музыкальное сопровождение — дуэт Нельсон Эдди и Джанетт Макдональд[375].

— Боже милосердный! — воскликнул я.

— Чтоб я опух, — сказал Крамли. — А еще?

— Третье мая 1942 года, — выпалил я.

— Погибла Кэрол Ломбард. Авиакатастрофа. Гейбл в слезах[376]…

Крамли переглянулся со мной.

— Вы только это можете вспомнить? Про звезд кино — кто когда умер?

— Ну, вот что. Хватит меня дурачить, — произнес голос из загробного мира. — Что вы тут делаете?

— Мы пришли, гм, чтобы… — начал Крамли и сбился.

— Дело в том, что… — продолжил я.

— Не надо, я понял. — Старичок зашевелился и поднял настоящую пыльную бурю. — Вы — вторая серия.

— Вторая серия?

— В последнее время на Маунт-Лоу добираются только те, кто собрался сигануть с обрыва. Правда, никто так и не решается — все спускаются обратно и там, внизу, находят утешение под колесами. А вот сегодня в полдень…

— Сегодня?!

— А почему бы и нет? Можно ведь и проведать иногда старую рухлядь — а то я уже мхом тут зарос без женской ласки, считай, с 1932 года. Несколько часов назад слышу — кто-то крадется через мои залежи дурных новостей… А потом как завопила! Сказка про горшочек каши. Помните? «Горшочек, вари!» И он стал варить. Девочка его запустила. А слово, чтобы остановить, забыла. И чертова каша затопила весь город. Людям приходилось проедать в каше дорожки, чтобы прийти друг к другу в гости. А у меня, вот, не каша, а старые газеты… Так о чем я?

— Завопила.

— Ну да. Где-то примерно между London Times и Le Figaro… Вы когда-нибудь слышали, как кричит осел? Я аж штаны промочил — как она заорала. Думал, стены рухнут от ее крика. Стоит ведь одну стопку завалить — и они все, как костяшки домино… Вся печатно-массовая архитектура. Верная гибель!

— Как при землетрясении…

— Хуже! Бывали у меня землетрясения. Трясло дай боже… Пережил и «Потоп на реке Янцзы», и «Римские походы Дуче». Даже во время самых мощных толчков — в 1932-м — мои карточные домики устояли. А эта фурия — она же страшнее атомной войны. … Пришла, начала на меня орать, обвинять во всех грехах, стала требовать какие-то газеты. За такое-то число такого-то года, за такое-то такого-то… Я говорю ей: посмотри в левом ряду сверху, потом в правом… У меня ведь все по порядку. Слышали бы вы, что она там устроила! Прямо «Пожар в Лондоне» номер два. А потом как хлопнет дверью — и побежала. Наверное, обрыв искать, чтобы с него сигануть. Машину-то вряд ли за ней прислали… Что, так и не догадались, о ком речь? Я ведь нарочно не стал называть имя.

— Откуда же мне знать, — недоуменно пожал плечами я.

— Видите письменный стол с кошачьим наполнителем? Разгребите мусор и найдите там бумаги с вензелями.