Голливудские триллеры

— Как, как… Просто он понял, что ты один из тех романтичных придурков, которые ходят по облакам с пылесосом и собирают всякую сказочную чушь. А потом всем рассказывают, что видели на потолке живого призрака. Таких, как ты, видно за версту. Можно хоть тридцать раз вывалять тебя в собачьем дерьме — а у тебя все равно будет такой вид, как будто ты только что вышел из душа! Типа, мы такие невинные, сейчас у нас вырастут крылышки! Терпеть не могу. И этот твой Электрико тоже сразу все просек… А где водка? Ах да… У тебя все?

— Нет, не все. Понимаешь, я чувствую, что если мистер Электрико наставил меня на праведный путь — то и я должен сделать то же самое. Во мне до сих пор сидит его сила, его электричество — как оберег. И сейчас у меня есть выбор: потратить его на себя — или отдать для ее спасения…

— Старик, ты бредишь!

— Это не бред — озарение. По-другому жить я не умею. Когда я женился, друзья говорили Мэгги, что я — пассажир из ниоткуда в никуда. Я ей тогда сказал: «Я — пассажир на Луну и на Марс, хочешь со мной?» И она ответила: хочу. И все было ведь не так уж и плохо, правда? Так почему бы по дороге к «благослови меня, святой отец»[496] и счастливому закату дней не отыскать в своем сердце местечко и для Раттиган? И не взять ее с собой…

Крамли сидел с остановившимся взглядом.

— Ты все это сейчас серьезно говоришь?

Он протянул руку и потрогал щеки у меня под глазами, потом лизнул пальцы.

— Ну, вот опять, — пробурчал он. — Соленая водичка. Твоя жена говорит, что ты плачешь даже над записными книжками… — добавил он.

— А как же, ведь в них полно людей, которые уже давно на кладбище… Знаешь что — если я сейчас сдамся, я себе этого не прощу. И тебя не прощу, если ты меня уговоришь сдаться.

Некоторое время Крамли сидел молча, а потом вылез из машины.

— Подожди меня, — сказал он, пряча взгляд. — Пойду отолью.

Глава 42

Вернулся он не скоро.

— Умеешь же ты вынести человеку мозг… — сказал он, залезая в свой драндулет.

— Да ладно, всего лишь легкое сотрясение.

Крамли скорчил мне рожу.

— Чудо ты в перьях.

— Сам такой.

Мы медленно поехали вдоль берега к дому Раттиган. Я сидел и молчал.

— Что на этот раз? — спросил Крамли.

— Я думаю, почему все так… — сказал я. — Констанция… Женщина-молния. Женщина, которая смеется и ходит по проволоке под куполом… Актриса, которая играет морских котиков. И она же — дьявол во плоти, самая злобная тварь в переполненном ковчеге жизни…

— Спроси об этом Александра Великого, — отозвался Крамли, — или гунна Аттилу, который любил собак. Или Гитлера. Не забудь еще Сталина, Ленина, Муссолини, Мао, весь их чертов Анвильский хор. Роммеля[497], который был прекрасным семьянином. Может ли один и тот же человек ласкать кошек и резать человеческие глотки? Жарить пирожки и поджаривать людей? А как мы умудряемся любить Ричарда Третьего, зная, что он топил младенцев в бочках с вином? Почему у нас Аль Капоне[498] — звезда экрана? Бог не даст тебе ответа.

— Да я его и не спрошу. Он же нас отпустил. Снял с нас узду: паситесь сами по себе. Не помнишь, кто это сказал: «Виски сделало то, что было не под силу Мильтону[499], чтобы оправдать действия Бога по отношению к Человеку»[500]. Я бы продолжил: «А Фрейд жалеет розги и портит детей, чтобы оправдать действия Человека по отношению к Богу».

Крамли фыркнул:

— Да у этого Фрейда в башке тараканов было как в тыкве семечек… Я лично всегда считал, что каждый прыщавый придурок должен получать по зубам.

— Мой отец ни разу в жизни не дал мне по зубам.

— Да кому ты нужен? Ты же, как рождественский кекс, который зачерствел, потому что никто его не ест.

— Скажи, Констанция — красивая?

— По-моему, ты принимаешь за красоту просто… задор. Помню, за границей меня этим сильно озадачили француженки. Они же там просто из кожи вон лезут, чтобы продемонстрировать, как в них бурлит жизнь: и глазки строят, и ручкой машут, чуть ли не пританцовывают на ходу… Констанция — такая же. Если она не будет держать себя в режиме полной мощности, а еще лучше — на грани короткого замыкания, то она сразу превратится в…

— Страшилу? Нет!

— Дай-ка! — Он сорвал у меня с носа очки и посмотрел сквозь них. — Так и есть — розовые! Что ты видишь, когда ты без них?

— Да на что тут смотреть?

— Действительно. На что тут смотреть!

— Другое дело — Париж весной. Париж под дождем. Париж в канун Нового года…

— Ты там был?

— В кино видел. Париж. Отдай.

— Пусть полежат у меня — до тех пор, пока слепой Генри не обучит тебя вальсировать. — Крамли засунул очки себе в карман.

Подъехав к фасаду беломраморного дворца, мы увидели две темные фигуры, сидящие у бассейна со стороны моря. Под зонтиком, который отлично защищал их от луны.

Мы с Крамли вскарабкались на дюну и присоединились к слепому Генри и злобному Фрицу Вонгу. Стоит ли говорить, что перед ними стоял поднос с мартини.

— Я знал, — сказал Генри, — что после ливневого стока вам потребуется новый приток сил. Берите. Пейте.

Мы взяли. Выпили.

Потом Фриц обмакнул свой монокуляр в водку, вставил на место и произнес: «Так-то будет лучше!» — И немедленно выпил.

Глава 43