Голод

Если быть до конца честной, мне как раз нравится, что я ни видом, ни запахом не похожа на мужскую влажную мечту. Отрадная перемена. И расходов меньше.

– Продолжай в том же духе, цветочек. Ты напоминаешь мне о том, почему я презираю людей.

– Во-первых, меня зовут Ана, – говорю я, слегка приподнимаясь на локтях. – Во-вторых, всадник, ты ненавидишь людей потому, что когда-то давно мы ужасно обошлись с тобой, а вовсе не из-за моего длинного языка.

На самом деле я знаю, что язык у меня как раз ничего себе. Иногда злой – смотря с кем говорю, но, как бы то ни было, он многих привлекает.

Всадник смотрит на меня, и мне приходится сделать усилие, чтобы не подпасть под действие его красоты.

Голод освобождает мои руки, а затем отходит в другой конец комнаты и открывает шкаф, где висит несколько платьев. Размеры и фасоны наводят на мысль, что здесь когда-то жила девочка-подросток. Я стараюсь не думать о том, что с ней, скорее всего, случилось.

– Так что, – говорю я, разминая запястья, – ты уже решил, жить мне или умереть?

Не могу же я об этом не спросить.

– Неужели ты думаешь, что, если бы я хотел, чтобы ты умерла, мы бы с тобой сейчас разговаривали? – говорит Голод, снимая с вешалки одно из платьев.

Я хмуро смотрю этот наряд, догадываясь, что он предназначен мне.

Голод направляется к двери.

– Иди за мной, – бросает он, не оглядываясь.

Несколько секунд я смотрю ему вслед, не зная, что делать в такой ситуации. Но, кажется, он не намерен меня убивать, а мне нужно еще немного прийти в себя, чтобы начать обдумывать дальнейшие действия, поэтому я неохотно плетусь за ним.

Голод ведет меня в другую спальню. Там на матрасе лежит коса всадника и, как я уже поняла, его весы. Остальная комната завалена чужими вещами.

Жнец проходит через всю спальню, направляясь в смежную с ней ванную, и я иду следом. Там стоит причудливого вида ванна на когтистых лапах и унитаз, причем и к тому и к другому, судя по всему, подведен водопровод. У ванны даже рычаг есть, чтобы качать воду. Кто бы ни были эти богатые сволочи, я им почти завидую.

Они наверняка мертвы.

М-да, пожалуй, не позавидуешь…

Перед ванной в неглубоком тазике стоит кувшин с водой. На краю таза лежит мочалка. Ванна ванной, а всадник предпочитает мыться в тазике с кувшином. Казалось бы, такой самонадеянный ублюдок, как Голод, мог бы хотя бы попытаться наполнить ванну.

– Роскошно живем, значит? – говорю я.

– Это для тебя, – отвечает он.

А-а. Теперь я понимаю, почему не ванна. Станет он баловать такой роскошью кого-то, кроме себя.

– Потому что от тебя воняет, – добавляет он.

– Тронута до слез твоим гостеприимством, – говорю я, подходя к кувшину.

Я ни слова не говорю о другом: о том, что все это, вообще-то, странно. Очень, очень странно! Голод до сих пор не убил меня, а теперь ждет, что я буду тут мыться? В его собственной ванной?

Он что, смотреть на это собирается?

Всадник бросает платье на ближайшую стойку и тут же прислоняется к шкафчику. Да, он не уходит, и я с изумлением понимаю, что он и правда намерен торчать здесь.

Свинство какое!

Не глядя на кувшин с водой, я подхожу к ванне и испытываю рычаг. Нажимаю разок для пробы. Тут же из носика с шипением льется вода.

Работает!

К черту этот тазик с губкой.

Повернувшись спиной к всаднику, я начинаю наполнять ванну. Голод не останавливает меня, хотя от такого гаденыша можно было этого ожидать.

Времени на то, чтобы набрать достаточно воды для купания, уходит немало, да и сама водичка холодновата, но в конце концов ванна наполняется.

Когда я снова оборачиваюсь, Голод все еще стоит без движения.

Не знаю, что и думать.

Я снимаю рубашку, затем тонкий бюстгальтер, не заботясь о том, что Голод будет любоваться обнаженной женской грудью. Для меня это дело обычное.

Взгляд всадника падает на раны, украшающие мое тело. Я слышу, как он резко втягивает воздух.

И теперь, кажется, понимаю, почему он не уходил: хотел увидеть мои раны.

Он встает со шкафчика, не сводя взгляда с рубцов.

– Они тебя всю искромсали.

Я опускаю взгляд, и воспоминания снова всплывают в голове. Я чувствую на себе руки этих людей, слышу плотоядно чавкающий звук, с которым их ножи вонзаются в меня раз за разом.

– Одиннадцать разных шрамов.

Не знаю, зачем говорю ему это.

– Представляю, как долго ты лежала и корчилась от боли – одинокая, напуганная.

Мой стальной взгляд устремляется на него.

– Не только напуганная.

Я была в ярости.

Кажется, он видит эту ярость в моих глазах и сейчас, когда я на него смотрю.

– Да, – говорит он, – мне хорошо знаком этот взгляд.

Усилием воли я подавляю эмоции.

Мгновение – и Голод снова усаживается на шкафчик на некотором расстоянии от меня.

– Эти раны не похожи на те, после которых можно выжить, – говорит он небрежным тоном.

Я не утруждаю себя ответом. Вместо этого вышагиваю из штанов, затем снимаю трусики и отбрасываю их в сторону.

Если я думала, что нагота отпугнет всадника, то я ошибалась.

Хм…

Я забираюсь в ванну, сажусь, царственно откинувшись назад, и вздыхаю, прислоняясь к бортику.