Голод Рехи

Но сомнения терзали все сильней с каждым днем пути: то он с полным пониманием собственной обреченности собирался двигаться навстречу долгу, то снова возникали призрачные видения счастливой жизни с Лойэ. Потерянной Лойэ, утраченной, убежавшей. Только источник всех бед оставался неизменным. Хотелось хотя бы взглянуть ему в глаза, даже если от одного воспоминания о сне, в котором явился разрушитель мира, кидало в дрожь. Двенадцатый, страж разрушенного мира – его палач.

Губы Рехи нервно дернулись в ухмылке, в груди теснился глумливый смех. Только такие безумцы, как он, бросают дерзкий вызов настолько могущественным созданиям. Но цель по-прежнему вела через пустыню. Возможно, по дороге терялись и разум, и инстинкт самосохранения. Но у Рехи хотя бы оставался голод пути, голод цели, Ларт же не сумел ничего противопоставить. Его мир разрушился до основания.

– Ты сумасшедший, – безнадежно выдохнул Ларт, вновь попытавшись извернуться. Крепкий тумак между лопаток быстро усмирил его.

– Да, наверное, сумасшедший, – признал Рехи. – Но какая разница? Должен же кто-то попробовать. За эльфов, за людей, за вас. За всех нас.

Ларт выдохнул и уперся лбом в песок. Ему явно хотелось сжаться в комок, подобрав ноги к животу. Но придавивший сверху Рехи не позволял.

– Вставай.

– Опять будешь пить меня? – вздрогнул Ларт, когда цепкие пальцы отпустили его. Рехи даже помог подняться, потянув мягко за локти, однако сурово ответил:

– Я же сказал «вставай», а не «наклони голову».

Рехи даже соскучился по собственному командному голосу. Все-таки он некоторое время считал себя вожаком стаи эльфов. Да, не отряда, а именно стаи, голодной и беспощадной. Тогда почему губительное сострадание подтачивало уверенность в собственной правоте? Он уже сполна отыгрался за плен, но при этом не испытал никакой радости или хотя бы мрачного удовлетворения. Затравленный взгляд Ларта вызывал только неуверенность, смущение.

Когда они вновь поплестись в сторону красного огня, Рехи даже несколько раз ловил себя на мысли, что хочет перерезать путы на запястьях опального короля, растереть его онемевшие руки, уродливо исполосованные кожаным ремнем, и продолжать путь не с пленником, а с равным. Но Ларт не разделял таких порывов, возведя вокруг себя каменную стену отчужденности и ожесточения.

– Если бы я тебя сейчас убил, то мне хватило бы мяса на много дней пути, – бросил он угрюмые слова, но покорно топал впереди, подгоняемый мечом. И зарождавшиеся сомнения в душе Рехи сменились омерзением, от которого хотелось ударить пленника. Но он лишь задумчиво осадил:

– И что дальше? Куда бы ты пошел?

– Я… – Ларт замялся и подавился воздухом. Он застыл на месте, не замечая, что кончик меча упирается ему в спину. Во всем его облике ощущалось предельное напряжение, борьба с собой. Какая-то его часть все еще не смирилась с утратой и власти, и подданных. Она, именно она, отравляла его, гноилась в необработанной ране души.

– Ну так? Куда?

– Мне некуда идти… Совсем некуда, – наконец признал Ларт, низко опуская голову. Рехи только криво ухмыльнулся, не испытывая никакой радости. Он слишком хорошо понимал опального короля, слишком отчетливо помнил, как рушатся миры. Не этот, большой и неведомый, который Сумеречный назвал материком. А другие – миры их маленьких жизней. И они, странники пустоши, оставались последними выжившими из своих миров, а за ними по пятам шла прожорливая смерть.

Рехи вспомнил, что все места, куда он попадал волей рока, настигала погибель. Ларта же преследовал недобрый жребий попадать в плен. И постепенно опальный король понимал, что он вновь связан и подчинен чужой воле. С каждым шагом все больше и больше…

– За что мне это?.. – только стенал он время от времени.

Но вскоре пустыню сковала тишь. Песок взрыхлялся подошвами разодранных сапог, натирал между пальцев ног, набивался в штаны и под туники, скрипел на зубах – все вернулось в привычное русло. Больше не существовало пещеры с глубоким колодцем, больше никто не заставлял омываться после битвы и не кусал за шею.

Рехи ощущал себя прежним, а вот Ларт менялся, переставая походить на самого себя. Свалявшиеся волосы обвисли замызганной паклей, бледная кожа обветрилась, кое-где на месте ожогов взбухли язвы, одежда изодралась в клочья. От его связанных запястий исходил неприятный запах гноя, который сочился пополам с кровью. Рехи со смутным сожалением понимал, что это совершил именно он. Он связал его, он гнал вперед. Он причинял новые страдания Ларту, когда кусал пленника за шею раз в три смены красных сумерек, всегда в одно и то же место. Вскоре оно потеряло всякую чувствительность, превратившись в незаживающий синяк. А ведь полукровки исцелялись быстрее людей и эльфов…

Ларт потерял темп, когда в пустоши перестали попадаться даже мелкие ящеры. Да и сам воздух опять начал сильно отдавать запахом серы, но приглушенным, далеким.

– Мы не туда зашли. Не туда! – причитал то и дело опальный король. Заунывный голос сливался с ветром и гулом отдаленных обвалов.