Голод Рехи

Эльф вскинул темные брови, пожав плечами. Сумасшедшего Сумеречный не напоминал, но неуловимый дух безумия сопровождал его с первой встречи на пустоши. Тем он и отличался от спокойного и печального Митрия. Семаргла велели называть учителем, но Рехи воспринимал его как палача и Стражей Вселенной, и Стражей Миров.

– Видно, – согласился Рехи. – Но кто тогда я?

– Страж Мира? Они снова попытались создать Стражей, но уже попроще, помельче: вроде как сила и знания возрождаются каждый раз в новом теле, да и мощь поменьше. Стражи Мира не наделены знаниями, они просто умеют управлять линиями. Но этого более чем достаточно. Тебе этого хватит…

Сумеречный Эльф замолчал, застыл, его опустошенный взгляд проходил сквозь Рехи и терялся в необъятной дали. От этого делалось жутко, бесприютно и холодно. Рехи поежился. Все-таки он шел к чему-то страшному, сам приближая неизбежность.

– Но хватит для чего? – спросил он, потянувшись к Эльфу. Протянутая рука ожидаемо прошла сквозь призрачные очертания. К счастью, Сумеречный вновь оживился и не принялся кормить слишком правильными истинами о великом благе для всех и гибели во имя этих непонятных «всех». Он лишь ответил:

– У тебя будет выбор – для чего. И от этого выбора зависит исход. Пока просто иди, дитя разрушенного мира.

Очертания пришельца таяли, липкие прикосновения темноты и оцепенения сменялись привычным воем ветра и шорохом песка. Напоследок Рехи спросил:

– Эй, Сумеречный, а где Митрий-то?

– Пробивается к Двенадцатому, – отозвался собеседник. – Наш учитель упрям, он еще надеется на что-то. Еще верит, что жертв его опытов можно спасти увещеваниями. Хотя я сам уже не знаю, во что он верит. Митрий тоже пережил слишком много боли.

Сумеречный протяжно вздохнул. Его скорбь была искренней и какой-то… теплой, что ли, близкой и понятной. Вот так он существовал – исковерканный, неправильный, точно так же не ведающий, куда ему направляться. Сумеречный, как и Рехи, не унывал.

– Эй, Рехи! – окликнул он с долей ехидства, почти растворившись в темноте.

– Что?

– У тебя там кое-кто сбежал, – ухмыльнулся Сумеречный и совсем исчез. Только его издевательская улыбочка и осталась. А Рехи смачно выругался:

– К трехногим тебя, Ларт! Спокойно тебе не лежалось, ящеры тебя дери, солнце тебе на голову, когти в глотку!

Восклицание разорвало оцепенение пустоши и вязкого сна. Все-таки из-за болтовни о великих делах Рехи потерял бдительность. А насущные мелочи порой важнее больших планов.

– Ящер безмозглый! Где ты?!

Негодующее восклицание разорвало ленивую тишь пустыни. Ларт пропал со своего места. Выходит, притворялся предельно измученным и сдавшимся. Возле валуна песок сохранил отпечаток свернувшегося клубком тела, дальше тянулась цепочка неровных следов. Ноги у беглеца заплетались, не осталось той превосходной бесшумной походки опытного воина. Да и ремень, связывавший руки, ему не удалось перекусить – пут нигде не было видно.

Рехи же кинулся в погоню, надеясь, что следы приведут его к пленнику. Песок уже обманул однажды, когда его покинула Лойэ. А как ее все-таки не хватало! Она бы что-нибудь подсказала, придумала, отвернула от стремления к Цитадели. Хотя с ее своеволием случились бы иные беды. Ларт-то сбежал закономерно, Рехи и сам понимал, что ни о каком сотрудничестве и речи не шло.

«Да что б тебя! В обратную сторону поперся! – шипел он, на бегу прикрывая лицо от песка. – К разлому, что ли? Ну и куда? Полукровок своих искать? Да нет уже никого! Двенадцатый так забавляется, слышал? А, нет, не слышал. Ага, он задумал всех нас извести по одному. То там, то сям разлом делает».

Гнев подпитывал силы. Рехи взрывался от ярости. Он ненавидел Ларта за побег, Митрия – за опыты, Сумеречного – за загадки и, разумеется, Двенадцатого – за Великое Падение. Сны не давали четких ответов. Рассуждения и догадки стирались, когда приходилось следить за дыханием и торопиться в неизвестность бодрой рысью. Ларт спутал все направления.

Рехи пробежал по незнакомым дюнам, скатился с них куда-то вниз, заприметил новую красную скалу, плывшую ярким пятном на фоне блеклых оттенков песка. Определенно, здесь они не проходили. Ларт запутывал следы, отрываясь от преследования. Он даже специально перескакивал с камня на камень, чтобы не оставить отпечатков ступней. И ведь очень шустро убегал. Но Рехи чуял его по запаху. Ларт сам себя загнал в ловушку: его эльф, его шут, провел слишком много ночей на шкуре подле трона, чтобы навсегда запомнить запах бывшего короля. К тому же вскоре показались предательски четкие следы, когда каменистая лощина снова сменилась дюнами. Песок никогда не вступал в сговор с беглецами. Пустыня оставалась честной в своем вечном голоде.

И вот уже отдаленный запах крови отчетливо ударил в ноздри. Рехи учуял пленника раньше, чем увидел спотыкающийся силуэт.