Голод Рехи

Рехи клялся себе, что Натт никогда не познает таких лишений. Его любили, о нем заботились. Не бросали, как Рехи, не изгоняли, как Инде. Для Лойэ сын превратился в центр нового мира. Для Рехи тоже, хотя он не был уверен, что повзрослевший на год Натт сумел выучить слово «папа». Они друг друга совсем не успели узнать. И как будто в искупление своего отсутствия возле Натта, Рехи заботился об Инде.

– Рехи, а мы дойдем? – спрашивала она. – Сколько еще?

– Я… Я не знаю, – отвечал он растерянно. Каждый раз этот вопрос резал душу. Он не имел права признавать свое бессилие, но и врать во благо не умел.

На исходе третьей недели голод превратил его кожу в иссушенный пергамент, губы и щеки ввалились. Инде тоже отощала. Она уже ни о чем не спрашивала, все больше приникала невесомой былинкой к спине Рехи. Сон ее сменялся забытьем, и Рехи боялся, что не донесет девочку. Да и сам не дойдет. Мысли застывали, как вязкая смола.

Как же по этим бесплодным землям прошли Лойэ со скотом? Видно, знали другой путь. Они двигались иначе, вдоль гор, но Рехи шел прямо на свет алых сумерек. Иного ориентира не видел. Иногда важны только цель и самый короткий путь к ней. Но силы иссякали слишком быстро. На исходе третьей недели пустыню огласил не крик мятежника, а хрип отчаяния:

– Эльф, Эльф! Если мы союзники, если ты помог нам в Бастионе, где тебя носит теперь? Опять… в другом мире? Или где?

– Нет. Я здесь. Рядом.

Рехи обернулся: Сумеречный Эльф спокойно сидел со сложенными руками на камне. Только с обожженных пальцев стекала кровь. Наверное, снова безуспешно сражался с черными линиями. Кровь… Капля за каплей. Ее вид сводил с ума.

– Так помоги нам! – воскликнул в негодовании Рехи. Он слишком устал от пропадающих друзей.

– Не могу. Если перенесу вас к развалинам города, заметит Двенадцатый. Скажу только одно: вы идете в верном направлении.

– Да уж. Красные сумерки сложно не заметить, знаешь ли. Накорми нас хотя бы.

Рехи буравил взглядом Сумеречного без особой надежды на сострадание или участие. Он бы не выдержал долгих рассуждений о смысле бытия. Смысл бытия – выжить. И если кто-то болтает о смысле всего сущего, не желая протянуть руку помощи другу, то лучше ему поскорее заткнуться.

– Я бы предложил тебе испить моей крови. Но какой толк от крови того, кто уже давно умер? – заметил Сумеречный.

– Ты вроде жив, – удивился Рехи. Сумеречный задумчиво сузил глаза, поглядев на свои рассеченные, будто хлыстами, руки.

– Жив, – ответил он. – Но тело – лишь иллюзия, опознавательный знак. Тело наглого юнца сгорело под действием линий, когда я принимал силу. Я и не понял сразу, что в качестве существа из плоти и крови меня уже нет. Митрий тоже сгорел… во время войны с Темным Асурой на нашей планете, в Бенааме. А потом сжег тринадцать «избранных» тем же оружием, дарующим великую силу, добавил к нему еще запретное всезнание. Так и появились мы, Стражи Вселенной. Сумасшедшие, мертвые…

– Но ты ведь жив, – не понимал Рехи.

– Жив. И не жив. Попробуй!

Сумеречный Эльф вытянул руку, с готовностью подставляя вену. Рехи на негнущихся ногах подошел и с яростью истощенного зверя впился в запястье. Он чувствовал, как зубы раздирают кожу и проходят сквозь мышцы, он ощущал, как напряглась проткнутая вена. Но вкуса крови не было… Даже когда она заполнила рот, даже когда потекла по подбородку. Она не имела запаха, не ощущалась под пальцами. Эта кровь не несла и частицы столь необходимого на грани гибели тепла.

– Да что за… – выдохнул разочарованно Рехи, отпрянув. – Ты как Саат? Ходячий труп?

– Нет. Я сгорел между линий. Я есть, но меня нет! Видишь? – Эльф показал вскрытое запястье: кровь больше не текла, испарившись легкой дымкой. – А жив ли ты… живы ли эльфы?

– Я жив. Пока что. И Инде жива. Она-то уж точно просто жива! – Рехи попробовал разбудить девочку, оставленную на песке, но она только измученно застонала. – Почему ты ей не наколдуешь еды? Она же ребенок! И голодает со мной. Попадаются только мелкие ящерицы и жуки. Проклятые земли какие-то. Ну, почему? Ты не понимаешь, что она умирает? Да что тебе понимать, у тебя ведь никогда не было детей…

Сумеречный Эльф изменился в лице, глаза его округлились и застыли на миг, губы свела судорога, искривила их застарелой мукой. Он опустил голову, недовольно морща лоб, и глухо ответил:

– Были. Были, да все до одного умерли. За две тысячи лет их появилось на свет немало. Только никто не оказался бессмертным. Умирали все, не дожив до тридцати. Либо от болезней, либо от несчастных случаев. Каждый! Вскоре я понял, что это часть моего проклятья, и перестал обманывать добрых женщин иллюзией нормальной семьи. Со всей этой силой… Со всеми знаниями Вселенной… Я не мог никого спасти.

– Так что же… дети Стражей обречены умирать? Как… Как у Вкитора? Как у Митрия?

– Не знаю, Рехи. Надеюсь, что нет. Не у всех. Я слишком многого не знаю.