Голод Рехи

Он с нажимом говорил «по-настоящему», и Рехи услышал в этом другое значение: «изощренно больно». Тогда в нем пробудилось нечто крайне темное, невероятно гадкое. Он вспоминал рассказы Ларта о том, как тот съедал заживо собственного отца. Это будило отвращение, смешанное, как ни страшно признать, с восхищением.

Рехи набрал побольше воздуха в легкие, включая фантазию, ту часть, в которой он никогда не признался бы себе. Он не привык слишком долго играть с добычей, никогда не получал наслаждения от загнанных в ловушку жертв, не заставлял умолять о пощаде. Он просто ел, просто охотился, все было просто… до этого допроса.

Теперь же Рехи наклонился над пленником и прокусил ему руку, слегка глотнув крови, но тут же отстранился. Ларт с интересом наблюдал за всеми действиями. Рехи же убрал зубы и подключил пальцы, засовывая их в крошечные дырочки и раздирая края раны. Потом удалось ногтем подцепить кожу и потянуть ее, срывая тонкой полосой.

– Нет! Нет! – истошно завыл лазутчик. – Не надо! Прошу! Не надо! А-а-а!

Рехи только сосредоточенно сопел, отчужденно рассматривая, как его собственная рука сдирает заживо кожу с человека. Сочувствия или ужаса от происходящего не осталось. Лишь новый уровень отвращения к самому себе. Рехи перешел еще одну черту, и теперь казалось, что он способен абсолютно на любое деяние. И, кажется, Ларту это нравилось, он кратко приказал:

– Рехи, достаточно. Ну, так что, «друг» наш, когда выступает ваша армия?

– П-пошел ты! – все еще неуклонно отзывался человек, отчего Ларт разочарованно вздохнул:

– Рехи! Давай еще! Мне нравится, как ты это делаешь. Другие бы не додумались.

Рехи повиновался, прокусывая вторую руку человека и снова запуская пальцы под проколы, сначала теребя края раны, ввинчиваясь в плоть, отчего по телу пленника шли мучительные судороги. А когда Рехи потянул за кожу на обеих руках, то лазутчик закричал так, что заложило уши:

– Пожалуйста, нет! Нет!

– Когда выступает армия? – твердил свое Ларт.

– Пошел ты! – захлебываясь криком, не сдавался пленник.

– Рехи, спустись ниже. Руки ему не особо нужны. Посмотрим, как заговорит сейчас.

И Рехи без лишних слов понял намек. Кусать пленника за живот показалось противным, поэтому невольный палач попросил у Ларта небольшой ножик и вновь безмолвно провел под пупком обнаженного пленника. А потом уже почти привычным жестом отогнул край к себе, медленно потянув вниз в сторону разведенных ног пленника. От этого лазутчик лишь истошнее заорал на все лады, сотрясая шатер:

– Не надо! Хватит! Хва-а-а-а-тит! Я все скажу! Все! Только не надо!

Теперь он испытал настоящий страх, а Рехи все продолжал тянуть, отделяя новые полосы и слои, словно изучая изнутри человеческое тело, пока Ларт не остановил жестом.

– Так говори! Когда выступает армия? – обратился предводитель, сверкая глазами.

– Через две смены красных сумерек! Через две смены! – задыхаясь, пролепетал лазутчик, глотая унизительные слезы.

– Рехи, потяни еще, вдруг он нам лжет!

Рехи послушно потянул, кажется, даже не дыша. Как палач, как орудие Ларта, не лучше меча. Кожа рвалась неровными краями, отслаивалась кровяными ошметками.

– А-а-а! Нет! Не лгу! Никогда! Не лгу! Две смены! Две!

– Похоже, и правда не лжет, – одобрительно присвистнул Ларт, подбочениваясь. – Ну, а теперь, мой палач, мы отлично пообедаем.

– Вы… обещали отпустить… – выдохнул лазутчик, губы его жалко дрожали. И Рехи увидел лик кромешного отчаяния, о который разбивались самые слабые, самые безумные надежды. Казалось, как и его собственная надежда на побег из деревни. И все-таки жажда свежей крови пересилила. Едва Ларт позволил, Рехи привычным быстрым движением припал к шее пленника, обрывая его дальнейшие страдания. После всего совершенного это было почти актом милосердия.

Ларт же набросился на свежее мясо. На какое-то время в шатре воцарилось только жадное чавканье. Ларт сидел на полу и, не помня себя, грыз кости, лишь выплевывая волосы. Рехи уже насытился и стоял рядом. Постепенно к нему приходило ужасное осознание содеянного. Что-то лопнуло в нем, что-то навсегда перевернулось. Был снят один из последних запретов. И все более отчетливо слышались слова Митрия про путь и опасного друга.

– Ларт… Не надо. Больше. Этого, – пробормотал опешивший Рехи, но ему казалось, что шевелятся чужие губы. Он схватился за лицо, ощупывая кожу и яростно растирая ее. Он искал метки какой-нибудь заразы или морду ящера, хоть какие-то знаки того, насколько он изменился. Но нет, даже пустынные рептилии не сумели бы придумать такую жестокость. На нее оказался способен лишь разумный эльф.

– Посмотрим, – глухо ухнул голос сытого предводителя.

Рехи не помнил, как прошел остаток дня, он стерся из памяти, выпал за малозначительностью. Руки что-то делали в шатре оружейников, он тренировался со своим новым мечом, но перед глазами стояли недавние картины и содранная кожа. И какой-то чужой силуэт, который делал все это.