Голод Рехи (СИ)

— Нет. Невозможно… Кто мы-то… Ларт. Ларт! Я не хочу к Цитадели. — Рехи закрыл лицо руками и шумно выдохнул, успокоился и мрачно продолжил: — Я хочу просто жить. Нормально. Митрий не понимает и считает, что я должен освободиться от всего. Он хочет, чтобы я умер во имя мира.

— Так вот, что ты скрывал. — Ларт выпрямился и нервно сцепил узловатые пальцы.

— Они сказали мне это, когда я еще начинал жить в твоей деревне. Да. Они считают, я должен умереть. Вроде как жертва. Другими-то жертвовать всегда легко.

Воцарилось долгое молчание. Ларт сдвигал белые брови все ближе к переносице и морщил высокий лоб. Он застыл подле Рехи на коленях, точно поклоняясь ему. Рехи поежился: вот уж не хотел он никогда становиться культом или культистом. Но Ларт успокаивал.

— Я бы умер ради своей деревни, — едва слышно проговорил он и горько вздохнул: — Но… меня только предавали. Вот цена их «благодарности». Вот, скрипит на зубах их жесткими тушками.

— Умер бы во имя деревни? — поразился Рехи. — Но это же бред! Бред…

— Нет, Рехи. Не бред. Ради чего-то большего, важного — не жалко. Мне — не жалко, — с непонятной радостью ответил Ларт и вновь грустно улыбнулся: — Но мне кажется, твои проводники имели в виду что-то другое. В любом случае, я не дам тебе умереть. Ты вновь заставил меня поверить, что в нас еще осталось что-то хорошее. Ешь пока чужое предательство. Завтра двинемся дальше.

«Я не дам тебе умереть», — эти слова застыли, как пророчество. Вернее всех пророчеств холодных бессмертных существ. Рехи обрел новое неведомое чувство — надежду.

========== Осколки мира ==========

Последний переход через горные хребты выдался тяжелым. Врагов больше не встречалось, но сутки за сутками силы подтачивала сама природа.

Мифического снега на вершинах не оказалось, как и обещал Сумеречный. Только это, по словам Ларта, позволило выбраться на каменистую узкую тропу. Ту самую, по которой он бежал когда-то из Бастиона, уводя за собой несколько уцелевших там полукровок, таких же обреченных изгоев. Они мчались к свободе, переполненные яростью и мечтами.

А на другой стороне скал их всех изловили. О последующих годах плена Ларт старался не рассказывать, хотя Рехи и так примерно догадывался. Прошлое оставалось в прошлом, только для скал время почти не двигалось.

Горная тропа не исчезла, хотя местами превращалась то в узкий карниз, то вовсе обрывалась пропастями. Но странники упрямо шли. Шли, соревнуясь с порывистым ветром, который выдирал легкие, не давая схватить и глоток прогорклого воздуха. Иногда он отрывал от скал, иногда прибивал к ним, впечатывая с такой силой, будто хотел размозжить черепа нежданных пришельцев, раздробить грудные клетки, вырвать позвоночники. Вихри с наслаждением хрустели каменной крошкой, наверное, так же хотели попировать плотью и костями незваных гостей.

— Надо идти… Надо, — только говорил себе Рехи, давясь словами. И они шли. Ловили друг друга на уступах, хватали за шиворот, если кому-то случалось оступиться, подсаживали, если не доставало роста для прыжка к очередной выдолбленной природой ступени. Иногда приходилось сутками висеть, приникая к отвесной стене. Пальцы и ступни немели от боли, когда опорой оставались только едва заметные выбоины и трещины в породе.

— Куда мы… куда, — в полубреду вскрикивал Рехи. От усталости он уже забывал, в каком направлении стремился и зачем вообще полез через горы. Не осталось ничего, кроме ветра и пепельного тумана.

— Дойдем мы до Бастиона, дойдем до Цитадели. Цель не так важна, как путь. И мы вместе… — всегда отвечал Ларт. И Рехи шел за ним. Никто не обещал легкой дороги. Это верно, верно он твердил: порой важнее не цель, а спутник. Настоящий страх накатывал, если случалось потерять Ларта из виду. То он скрывался за уступом, то уходил вперед на разведку. Сперва Рехи — какая-то почти забытая животная его часть — убеждал себя, будто он вовсе не за друга переживает, а за то, что не выберется без проводника. Но вскоре он решил, что нет смысла скрывать от самого себя: он научился по-настоящему кем-то дорожить. И если бы это озарение случилось с ним в день урагана, он бы не потерял Лойэ, ни за что не бросил бы ее. Хотя, вероятнее всего, его просто сожрали бы ящеры. Лучше не сожалеть, ведь сделанное не воротить. К тому же Рехи убеждался, что все происходит ровно в назначенное время. Возможно, с какой-то целью… Встреча с Сумеречным Эльфом заставляла верить в это. В отличие от напыщенных речей Митрия, рассказ Тринадцатого заставил поверить в себя. В свою силу и предназначение. Но от усталости никаких снов о прошлом не являлось.

Тайну — позор — Двенадцатого покрывал туман неизвестности. И этот недостающий фрагмент истории мучил незнакомым доселе любопытством. Оно тоже напоминало голод. Голод знаний? Звучало неплохо. Да смысла не имело среди отрогов и валунов. Зато мысли о Лойэ все чаще колыхались подтачивавшими сомнениями: «Она бы не дошла сама! Она не нашла бы эту тропу!»