На них, как успел заметить Рехи в перевернутой перспективе, помещались все те же крылатые люди, то есть семарглы, Двенадцатый и его Стражи, которые приходили в мир на протяжении веков и воплощались в разных созданиях — людях, эльфах, полукровках. Об этом уже поведал Вкитор за время лечения Рехи. Кое-что полезное все-таки удалось выцарапать.
Сила Стражей и правда воплощалась в разные времена, иногда она помогала вершить нечто полезное. Например, стародавний Страж Мира повлиял на примирение людей и эльфов, отчасти своей силой, отчасти тем, что происходил из полукровок. Словом, за ним признали власть над линиями, а также равенство всех рас перед высшими силами. Возможно, второй «эксперимент» Митрия не совсем провалился. «Но с лиловым определенно что-то не так», — напомнил себе Рехи.
Последнее время, видимо, из-за дворца, он проваливался в прошлое прямо наяву, видя лилового жреца, который постепенно восстанавливался после раны. Вокруг него вилась Мирра, а город по-прежнему терзался в кольце осады. Но близилась развязка этой затянувшейся трагедии, Рехи чувствовал, что узнает все ответы, когда нырнет поглубже в сон прошлого. Только не удавалось, как будто Двенадцатый выставил блок против посягательств на его тайну после стычки с Сумеречным Эльфом.
— Да, не похож ты на Стража. Из всех Стражей самый… непохожий, — придирчиво проговорил Саат, сравнивая Рехи с картинками из книги.
— Уж какой есть.
Скорее всего, художники и летописцы польстили священным фигурам прошлым лет, наделив их всеми лучшими качествами.
— И что вы делали со Стражами-то? Ели?
— Нет, на вас возложена великая миссия поддержания равновесия нашего мира, — спокойно повествовал Саат, поднимаясь с места. Из-за балахона двигался он так же призрачно-плавно, как Вкитор. Но все эти новые типы надоедали и воспринимались через какую-то мутную пленку безразличия, как будто смотрел на них через скорлупу разбитого яйца. Рехи насилу запомнил эти два имени, остальные просто сливались для него в единое пятно каких-то созданий. К нему уже пару раз приводили женщин, но он даже не помнил их искусные ласки. Что-то было. Что-то, вроде его жизнь. Или уже не его. Или он уже остался в прошлом. Без Ларта никто не притачивал его к миру живых, все громче доносились разрозненные стихи лилового жреца, все ярче разгорался красный пламень на башне Двенадцатого.
— Что же у вас такое равновесие паршивое, что мир раскалывается? Я был по ту сторону гор, я пришел оттуда. Но теперь там выжженная земля, — зачем-то поведал кусочек своей истории Рехи. Ничего примечательного он не скрывал, разве только о Лойэ не собирался ни рассказывать, ни спрашивать. А очень бы хотелось. Если она и добралась до Бастиона, то где-то искусно скрывалась.
Когда полубесчувственного Рехи несли через толпу, он вдруг с ужасом осознал, как много народу скопилось в стенах разрушенной столицы, как много несчастных бежало туда со всей пустоши, в центр этой «чаши». Это не стоянка кочевых эльфов и даже не деревня полукровок, где можно оббежать каждый шатер, если кого-то очень надо отыскать. Здесь терялись и находились по другим неведомым правилам.
Рехи обнаружил в себе необъяснимый страх перед толпой, не воинством, как в ущелье, а именно толпой. Смятение усилилось, когда Верховный Жрец Саат без тени робости или небрежения сошел со своего высокого трона и приблизился к Рехи.
— Поприветствуй свой народ, о Страж! — сказал служитель культа и, мягко положив руку на плечо, увлек к балкону, притаившемуся в дальнем конце зала. Похоже, с таких трибун король и показывался подданным до Падения.
Рехи уловил смутный гул, несущийся из проема, зиявшего алыми небесами. С них сыпался пепел, летел и набивался в нос. Он попал в горло, и Рехи закашлялся.
— Придется без маски, они должны узреть твое лицо, — объяснил Верховный Жрец Саат.
— Что им даст мое лицо?
— Уверенность, что ты настоящий. Что мы тебя не придумали. Люди слишком долго ждали твоего пришествия.
Голос Саата звучал неприятным грудным гулом, спокойный и покровительственный. Он не смотрел в лицо — только на руки.
— Настоящий… А если я сам в этом не уверен? — протянул недовольно Рехи, пока его все тем же мягким жестом вели к балкону. Он не испытывал ненависти в привычном для себя ключе. Он не знал, как себя вести и куда бежать. Что-то изменилось, усложнилось до крайности, буквально каждый жест и каждое слово сочились неискренностью. Шла непостижимая игра, истоки которой увязли в паутине снов о прошлом, в той их части, которую не желали показывать ни лиловый, ни Двенадцатый.
— Зато мы уверены. Ты настоящий Страж Мира. Самородок, которого мы ждали многие годы. Ты прошел наше испытание.
«Если я такой уникальный, а вы наделены такой властью, верните мне Ларта и найдите здесь Лойэ», — хотел сказать Рехи, но промолчал, отчего-то уверенный, что просьбу наверняка проигнорируют. В следующий миг все его мысли поглотил нестройный единый рев. Он пришел неожиданно и обрушился с тем же неистовством, что и буря, которая смела родную деревню.