Голод Рехи (СИ)

— Скоро на пустошах останутся только еретики, которые не заслуживают милости Саата, — кивал Вкитор после каждого открытия тяжелых кованых ворот. Рехи не желал спрашивать, ведает ли старик, чем кормится верховный жрец и каков его истинный облик. Информация важна только тем, кто может что-то изменить. Вкитор наверняка все знал, если не хуже — управлял своим монстром. Поэтому Рехи молчал. Молчал, потому что никто из безвольных оболочек не заслуживал, чтобы обращаться к ним. Они давно умерли, разум их безвозвратно угас.

Призраки — вот, о чем предупреждала Лойэ, вот, как воплотился ее кошмар. Рехи постепенно учился отличать кукол Саата от «настоящих», мыслящих созданий. В тронном зале с каждым разом таких появлялось все меньше. Ведь Саат ел мозги прямо во время церемоний. Рехи наблюдал за ним, по-прежнему сидя на троне. Но место королей превратилось для него в пыточное кресло с шипами. Особенно, когда он впервые узрел, как перед всей толпой появился омерзительный монстр, протянувший жвала к голове очередного просителя с ласковыми словами:

— Присоединяйся к нам, брат.

Жвала сомкнулись, и армию культа пополнила очередная оболочка. Рехи с ужасом взирал на благоговейно замершую толпу, которая наслаждалась сладкой иллюзией, лживо сотканной из воспоминаний прошлых эпох.

Тогда лиловый жрец и правда благословлял на битву военачальников и утешал скорбящих. Рехи видел это урывками во снах, еще те эпизоды, когда город не взяли в кольцо осады. Лиловый тогда с печальной тревогой говорил слова молитв. Саат в точности повторял, но лишь одним голосом, его настоящие действия видел только Рехи. Черные линии не подчинялись ему, зато не наводили морок. Но от бессилия делалось еще хуже. Рехи отводил взгляд и сдавливал подлокотники, ожесточенно думая: «Напасть бы. Сожрать его. Но я уже пытался. Пытался и проиграл».

Саат действовал прилюдно и безнаказанно. Только на одной церемонии через несколько дней или недель случился еще более катастрофичный случай: кто-то из собравшихся прорвался взором сквозь иллюзии черных линий. Толпа просителей радостно замирала, наивно полагая, что вступление в культ — это лучшая доля для выбранного Саатом счастливчика. Кто-то открыто завидовал, кто-то просил принять их сыновей и дочерей. Рехи старался не вслушиваться, он видел, как несчастные глупцы ведут на убой собственных детей. Видел и ужасался, что Лойэ могла бы так же отдать их Натта. Если бы не Санара. Если бы не… полукровки. Рехи встрепенулся, когда негромкий шепот завороженной толпы прорезал обескураженный вопль:

— Эй, люди, эльфы! Вы не видите, что творится? Не видите, что он делает? Люди! Эльфы! Посмотрите! Вы… Вы не видите?!

Саат изменился в лице, жвала убрались от головы очередной жертвы, но толпа не заметила страшный облик. Случайный крик не вытащил их из обволакивающей лжи.

— Нечестивец! — прошипел Саат, выходя вперед и указывая на несчастного: — Полукровка! Людоед! Убить его!

Толпа разом обернулась и против нее остался один-единственный прижатый к стене парнишка. Между ним и Рехи пролегло целое море людского негодования, разлитое кровожадным монстром, который все не унимался:

— Разве вы не видите? Смотрите на меня! С нами Страж! Он исцеляет, он спасает!

— Я… Я не…

— Молчать, — шепнул Саат, и Рехи опутали черные линии, усаживая на трон и запечатывая рот. Но никто, разумеется, не заметил пленения Стража.

Черные линии вздыбились над толпой, как огромная шапка извержения над кратером огненной горы. И гнев обрушился жалящей лавой на случайного парня-полукровку, посмевшего увидеть правду. Эльфы и люди топтали и раздирали его, повалив на землю. Впивались зубами, царапали ногтями, кололи кинжалами. И каждый верил, что творит благое дело.

— Видишь, — глумливо ухмыльнулся Саат, обращаясь к Рехи. — Им не нужна свобода воли. Им нужен приказ. Ты видишь, отродье? Они все в моей власти. Не важно, проведен над ними ритуал или нет.

Рехи попытался промычать что-то в ответ, но черные линии лишь глубже впились в края губ, как удила в пасть ящера. Но не от них, не от крови на щеках. А глубже — в сердце. От обиды на всех, от ничтожности этого мира доверчивых доведенных до отчаяния скитальцев.

«Ларт оказался хитрее, он сбежал, когда еще было время», — подумал Рехи, с болью вспоминая все рассказы друга о его годах в Бастионе и последующем рабстве у эльфоедов. Он пережил многое, но, очевидно, так и не узнал самую темную тайну вечного града. Зато правильно опасался этого рассадника безумия, правильно не желал вести туда. Лучше бы уж упрямый друг дотащил пинками и угрозами до Забытой Цитадели. Там бы Сумеречный и Митрий поговорили с Двенадцатым, точнее, набили бы ему морду. Только изменился бы сразу их мир? Спаслась бы тогда Лойэ с отрядом? Рухнул бы Бастион, погребя под вековыми плитами Саата и весь его культ? Почему-то в такой исход не верилось. Не делается все так просто. И все же Рехи, слабо брыкаясь в путах на троне, вспомнил, кого еще стоило звать.

Как только Вкитор и Саат оставили его в покое, он обратился к одной из сгоревших картин на облупленной штукатурке: