Голод Рехи (СИ)

Рехи ждал, ведь больше ему ничего не осталось. Он сел на алтарь, который больше не покрывала шкура. Тощие ляжки под стертым балахоном холодил шершавый камень. Саат с некоторых пор не играл с пленником в великую милость. Одежда — рубище, постель — жесткий стесанный гранит. А если уж от холода загнется, так объявить легко, что умер Страж во имя божества и ради мира. Так легко соврать тем, кто уже не мыслит сам, а только лишь внимает голосу, чей обладатель сжимает жадно нити.

«Вечно кто-то создает богов, которые вовсе не боги, — думал Рехи, плотнее вцепляясь в край алтаря. — То обзывает ими людей, то идолов, то механизмы. Мой бог был голод, очень простой господин. Но теперь все усложнилось. И я не знаю, во что верить, чего ждать, как ждать! И как действовать… Да, действовать, надо действовать!»

Ночь прошла в беспокойных метаньях по залу, в каждом шорохе мнилась угроза. Зыбкий сон не принес ни покоя, ни мгновения отдыха. А наутро дверь отворилась, и через порог шагнула девушка-телохранитель. Та самая, «с огоньком». Та, которая бежала за ним по замку, когда он раскрыл страшный секрет Саата. В последние дни она кое-как скрашивала ужасное одиночество почетного пленника. Но теперь, стоило ей войти, Рехи насторожился и присмотрелся: она изменилась. Ее движения отзывались чеканным однообразием, а в глазах потух неукротимый пламень. И хуже всего — исчезло лицо. Стерлось, пропало в зыбучих песках одинаковых рож сотен караульных, дозорных и челяди.

— Ох… нет же… нет! — выдохнул сдавленно Рехи. — За что тебя? За что…

Он обращался лишь к себе, не к ней. Ведь он уже прекрасно знал, что говорит отныне с Саатом, очередным его творением. Ее же не осталось, испили до дна.

— Страж, с кем вы говорили? — неестественным звенящим голосом спросила телохранительница. Вернее, ее оболочка.

— С самим собой. Нельзя уже? — буркнул Рехи, прикрывая лицо рукой. Перед ним стоял ходячий мертвец, очередная жертва промедления растерянного Митрия, стоящего у истоков всей этой гибельной неразберихи. За что? За что все? Верховный семаргл не отвечал.

Ведь был же мир как мир, где враждовали короли, сбивали с тронов братьев и сестер, чертили кровью подданных новые границы на старых картах. А потом застывал хрупкий мир на несколько тревожных лет средь нарядов и услад вельмож, среди болезней и тяжелых повинностей крестьян. Но то был мир, а вышла ныне смерть. И все ради общего блага. Ради спасения целого мира Рехи уже лишился Ларта, не ведал о судьбе Лойэ и Натта, а теперь у него отняли и возможную союзницу. Саат действовал быстрее, чем думали Митрий с Сумеречным.

— Саат! За что ты ее? За что? — с укоризной обратился к верховному жрецу Рехи.

— Пришло ее время испить моей милости, — ответил устами телохранительцы Саат. — Чем раньше, тем лучше.

— Лучше? Лучше ей будет, когда ты ее к стене приклеишь, а потом сожрешь ее раздутый труп? — вскричал Рехи, но остался недвижим. Он все равно сражался бы с пустотой, с безвольным телом женщины, предупредительно выставившей меч. Саат же с упоением продолжал:

— Когда я всех поглощу, исполнится великий замысел Двенадцатого! Когда не останется ни одного безбожника, когда все сольются со мной! Это будет совершенный мир!

Похоже, он искреннее верил в созданный им культ, в единение с божеством посредством поедания уверовавших в него. И оттого чудовище не находило в себе ни толики вины, ни капли состраданья. Верховный жрец творил великий замысел бытия, ведь так ему казалось, когда он вонзал клыки в очередное обиталище червей и разложенья.

— Это будет пустой мир! — ответил Рехи, ударяя кулаком по каменной плите, сдирая истончившуюся кожу о сколотый завиток барельефа. Потекла кровь, засочилась по пыльной плите, затерялась каплями во мху между камней на полу.

— Таков великий замысел начала и конца, — ответил Саат. — Иди в тронный зал. Тебя народ заждался. Она тебя проводит.

— Идемте, Страж, — ответила женщина уже своим голосом, поднимая за локоть. От нее ничего не осталось, Рехи не хотел притрагиваться к ней. Любая близость с прошедшим ритуал сравнилась бы со страстью к трупу. Такое тоже случалось на пустошах, но Рехи питал лишь отвращение к подобным утехам. Его всегда тянуло живое тепло, хоть крови сладкой, хоть желающего наслажденья тела. Но в Бастионе все прогоркло и сгнило, еще три сотни лет назад великий город пал после раненья стража.

— Если ты такой всемогущий, зачем нужен я? — прошептал Рехи, когда вновь лицезрел собравшийся в тронном зале народ. Просителей или оболочек. Собравшимся во имя культа словно бы и дел других не находилось за пределами дворца — лишь приносить дары Саату, сдирая с себя последнее вместе с кожей.