Голод Рехи (СИ)

— Ну, за что?! — скулил он, царапая и пиная завал на месте старого акведука. Он приникал лицом к камням и словно слышал голоса, идущие с другой стороны. И ужасался, что там, в пещере, замуровали людей сопротивления, но тут же одергивал себя, воскрешая в памяти картину, показанную со стены. Лойэ и Санара вывели всех, наверняка вывели и спаслись. Хотя неусыпно охраняемую Инде им пришлось оставить, и его, Рехи, тоже принесли в жертву во имя спасения малознакомого отряда. Значит, так и предполагалось, значит, так нужно. Наверняка, в сердце Лойэ тоже тлела ныне скорбь. Главное, чтоб это сердце билось.

— Зря стоишь. Там нет никого, — донесся из-за спины слащавый мерзкий голос.

— Я думал, ты сейчас вновь поедаешь трупы. Или тешишься с очередным жрецом, — фыркнул невозмутимо Рехи. Саат и правда предпочитал юношей, часть из которых после нескольких ночей вешал на стену для съеденья.

— Решил посмотреть на свою великую глупость? Правда думал, что кто-то тебя отпустит? — торжествующе рассмеялся в ответ верховный жрец.

— Не думал. Делал. Я вообще редко думаю, — соврал Рехи, пряча искаженное невыразимой горечью лицо. В последнее время он думал даже слишком часто. О многом, обо всем. И как-то по-новому, как раньше не умел.

— Глупый-глупый отряд глупцов, — рассмеялся Саат, но уголки его губ не приподнялись. Звенящий высокий звук шел как будто из колодца, подобно эху, из-за маски красивого лица.

— Почему ты все-таки отпустил их? — сдавленно поинтересовался Рехи, раз уж представился такой невеселый случай. Глупо он надеялся на возможность сбежать, его вновь вели, делая вид, будто символ еще свободен. С ним зловеще играли, как с лучшей добычей.

— Они собрали всех, кто сомневался во мне, всех, кто не желал принять меня. Но… отпустил? — Саат вновь рассмеялся. — Нет-нет, я не отпускал. Я послал за ними отряд.

Рехи похолодел. В нем окончательно смерзлась и без того ледяная кровь, свернулся кольцом вокруг занемевшего сердца желудок. Замерло все, голос вырывался предсмертным хрипом, но Рехи все же спросил:

— И где же твои воины? Ну, те, которые вышли за отрядом…

Еще хватало силы воли залихватски дернуть плечами в небрежном жесте неповиновения. Еще разбитая улыбка бесстрашно искажала губы. Саат же свою потерял. Лицо его вытянулись, злобно щелкнули жвала. Но он немедленно заковал себя в броню невозмутимости, смахивая несуществующую пыль с плеча и пресно отвечая:

— На обратном пути столкнулись с ящерами. Досадная мелочь. Такая трата истинной пищи.

— И что с отрядом мятежников? — спросил упрямо Рехи, подаваясь вперед.

— Не надейся. Уничтожен, — отрезал Саат и, развернувшись, ушел. Он щелкнул пальцами и по одному мановению руки явились солдаты с алебардами.

Рехи привели обратно в заточение под конвоем и буквально зашвырнули в центр зала. Он ударился спиной о каменный алтарь. Да так и остался сидеть.

«Не надейся!» — звенели оглушающие слова. Нет, он по-прежнему надеялся. Он знал, как сражается Лойэ, он верил, что Санара не хуже. Возможно, это они, а не ящеры перебили отряд преследователей. Возможно, кто-то им помог. Оставалось даже не надеяться — слепо верить. Да не словам Саата. Сотни раз враги шли на такие уловки, чтобы пробить броню хладнокровия сильнейших воинов. Неопровергнутая ложь частью сознания воспринимается как правда. И из-за этого Рехи трясся от ужаса. Он подтянул колени к груди, застыв на какое-то время, но вскоре вскинулся, выгнувшись, как вывернутое с корнями сухое дерево. Он звал последнего друга:

«Эльф! Эльф, ящер ты трехногий! Это правда? Правда, что отряд уничтожен?»

Он верил, что ненадежный союзник ответит честно, потому что Эльф обычно не лгал. По крайней мере, не о таких вещах скрывал правду.

«А сам ты как чувствуешь?» — тут же донесся эхом голос в голове.

Рехи замер, таращась на собственные растопыренные пальцы. Куда ж они тянулись? Как будто по-старому искали что-то. Зачем? Бессмысленно! Ведь великая сила оказалась фантомом, как боль в отрубленной конечности. Но Рехи по-прежнему обманывался или на самом деле улавливал отдаленное пение. В нем сливались голоса и тени. Люди строили хижины, разбивали шатры, Лойэ укачивала Натта. Так он придумывал в утешительной полудреме. Но что если не придумывал, а устремлялся на далекие расстояния сквозь пустошь?

«Я чувствую белые линии!» — ответил неуверенно Рехи.

«Вот именно. А он их не чувствует. Не верь ему и, по возможности, ни о чем не говори. Мы тебя вытащим, — заверил Сумеречный. — Но для начала кое-что придется прояснить».

Он исчез, мимолетно рассыпались перья крыльев древнего ворона. Поплыли по воздуху отсветом рябящих лучей красного сумрака. Тьма с кровью сливалась под гул барабанов минувших баталий. И призраки возрастом в три сотни лет вновь сгущались над Рехи, вновь вползали в сознанье. Он спал на жестком камне и видел не сны, не смену бесцветных картинок.

Ему явилась Цитадель. Руины буравили небо, разбросанные по высокой горе. Меж обломков пышных статуй выл ветер, обугленные деревья тянули черные пальцы к непроницаемым облакам. И чьи-то невесомые шаги поднимали ядовитую пыль.