— Пока нет. Не удивляйся. Это наша работа, — спокойно отозвался Сумеречный, кое-как вставая. — Последний год, пока ты шел через горы и познавал суть этой силы, мы каждый день приходили к Разрушенной Цитадели. Каждый день разговор заканчивался сражением.
— Митрий там жив? И доставалось лишь тебе?
— Ему даже больше. Впадет в отчаяние от того, что сделал — станет Павшим. А станет Павшим, так нас всех уже никто не спасет. Оружие, разящее Неправого, завязано на создателя всех этих монстров, то есть нас.
Сумеречный, пошатываясь, нашарил в углу корытце с водой и умылся, размазывая кровь, как боевую раскраску.
— Как вообще работает это оружие? — поинтересовался Рехи бесцветно. Он ощущал усталость, точно какая-то его часть тоже сражалась всю ночь и весь день.
— Он должен признать свой грех.
— Не признает? — приподнял брови Рехи. Еще недавно он вообще не ведал такого слова. «Грех» — звучит на вкус как что-то сухое и противное, как шершавый камень.
— В том-то и дело! — разводил руками Эльф. — Признает! И уже не один раз.
— Сломалось ваше оружие. Я ж говорил, — фыркнул Рехи.
— Нет. Не оружие сломалось. Страж Вселенной сломался.
Повисло молчание, оба с трудом осмысляли, как такое возможно. И не осмыслили до конца, чтобы объяснить себе и собеседнику. Рехи спросил:
— Что будет дальше? Ну, Страж, ты же всезнающий!
— Знающий… Знающий. Но не когда это касается меня. Моей судьбы. А сейчас в твоем мире все сплелось с этой давней историей. И я ничего не знаю.
Сумеречный Эльф устало сел на каменную плиту. Его знобило, как обычного раненого воина. В ту минуту хотелось бы добровольно отдать ему шкуру мохнатого ящера, да у пленника уже не осталось ничего. Живому символу, приготовленному на десерт, не нужно почестей и подношений. Рехи почудилось, что это он заперт в коконе из черных линий без возможности выбраться.
— Значит, ты снова обрел свободу воли? — заметил он, вспоминая все разговоры с Сумеречным.
— Значит. На время, — кивнул он.
— Ну, так поможешь?
— Если бы я мог! Когда я обретаю свободу, как сейчас, это обычно связано с такой опасностью, которую даже Стражу Вселенной не под силу преодолеть. Черные линии будят мою тьму.
Он сжал кулаки и указал ими повыше грудины, как будто именно там боролись живой искрой в помертвелой от времени душе свет и тьма.
— И что будет, если она пробудится?
— Я стану как Двенадцатый. Разрушителем Миров.
— Паршиво, — выдохнул Рехи. — И что же делать?
— Пока не знаю.
Всех пожрал голод незнания. Страшный обезоруживающий голод, выпивающий последние силы. И после его пиршества не осталось ничего. Истерзанный Сумеречный вскоре молча ушел, и Митрий тоже больше не появлялся. Рехи все бросили. Совершенно все.
========== Покровы тайны ==========
Несколько месяцев Рехи просто гнил. Разлагался, подобно приклеенным к стенам полутрупам. Он не знал, как победить Саата. И никто не знал.
Митрий строил неудачные планы, как прорваться к Цитадели, Сумеречный ушел спасать от верного падения какой-то мир Зорэм. Говорил, там еще не все линии почернели. Обещал вернуться с новыми знаниями. Да все не возвращался. Сопротивление кануло в неизвестность вместе с Лойэ и Наттом. Все поглотила тягучая неопределенность.
— Митрий, а, Митрий, — временами спрашивал Рехи. — Если ты верховный семаргл, то что же не приведешь свою армию? Много вас там, наверное. Чего без дела сидят?
— Не сидят, в других мирах сражаются. Они не выживут в твоем мире, — отвечал Митрий, украдкой появляясь из стен или сходя с потолка. — Семарглы слабее Стражей Вселенной. Среди черных линий я-то едва не становлюсь Павшим. Черные линии — средоточие отчаяния, а мы ведь вестники надежды.
Рехи кивал, хотя больше злился от слепой обиды брошенного, чем понимал. Митрий уходил. Возвращался он редко, говорил торопливо и быстро исчезал, как тать ночной. Он утверждал, что Саат ни в коем случае не должен узнать о союзниках Рехи. И так оправдывал свое бездействие.
— Значит, вы не можете его победить? — спрашивал безнадежно Рехи. Постепенно он убедился, что никто не намерен его вытаскивать. Обещание какому-то пустынному эльфу легко нарушить. На роль избранного он не годился изначально, а тут еще оказалось, что вокруг не так уж мало других стражей.
— Победить — можем. Но не сейчас. Вокруг него слишком много черных линий. Если я вызову Саата на поединок, то стану Павшим. Если Сумеречный вызовет и попадет в кокон черных линий… Боюсь, он станет Разрушителем.
— Паршиво. Паршивее некуда, — кивал Рехи. Это колкое словечко в последнее время слишком часто становилось ответом на слова Митрия. Беспомощность могучих воинов лишала сил, которые и без того подтачивал постоянный голод пленника.
— А полукровки? Они не могут его победить? Они ведь видят сквозь иллюзии Саата! — спрашивал Рехи. Уже не в первый раз, будто надеялся на другой ответ. Иногда во сне — собственном сне, не колдовских видениях — он видел Ларта в боевой броне. Великий король скакал на Ветре через пустошь, чтобы сразиться с Саатом, чтобы срубить закаленным мечом поганую голову чудовища. Прекрасная картина, чарующая. Жаль — всего лишь иллюзия.