Голод Рехи (СИ)

«Ну пойми же ты! Ларт! Пойми! Я не предал тебя! Никогда не предавал! Трехногий ты ящер, не глупи!» — кричал Рехи, сгорая от стыда и негодования. И вот Ларт улыбнулся самым краем губ — он разгадал опасную уловку. Или с самого начала лишь подыгрывал? Рехи обрадовался — напрасно, мимолетно. Ведь Ларта уже подвели к эшафоту.

— Нарушая традиции нашего славного священного культа имени бога нашего Двенадцатого, мы придадим публичной смерти это мерзкое отродие, плод противоестественного соития человека и полукровки. Пусть он послужить для вас, о подданные, назидательным примером!

«Он запрещает полукровкам и людям заводить детей! Точно, ведь так его разоблачат. Умно, Саат, умно, — заметил Рехи, но тут же измышления смела новая волна бессильной паники. — Проклятье, что же делать? Что мне делать?!»

Он ерзал зверем в ловушке, точно ящер, загнанный в тупик узкого ущелья. Безликий палач — один из обращенных — занес безошибочно острый топор, когда Ларта кинули головой на растрескавшийся камень плахи. Осталась с прошлых времен, когда короли на потеху такой же толпе губили неверных их суровым законам. И порою за дело, за бесчинства и преступления, а порой во имя своей гордыни. Ларт оказался в числе вторых, но для Рехи он навечно стал единственным, без счета и расчетов. Без прикидок и планов. Здесь и сейчас слилось тысячью вселенных, запечатленных в лихой бессмертной улыбке в четыре клыка.

Ларт сразу все понял, он лишь подыгрывал до последнего своему пустынному глупцу, который все не мог найти линии. Да где же они? Где Сумеречный? Где все?

Вокруг только кокон черных заплетался вокруг Саата мятым пергаментом с кровавыми буквами «гибель». Рехи вновь оставался один на один с огромной стихией, и воля верховного жреца, воплощенная в воле толпы, оказалась жутче урагана. Все слилось, как в начале времен. Мир живых и мир линий. И улыбка Ларта, казалось, не замечающего последнего приказа палачу.

За что же встреча случилось только теперь? Надежда на грани потери открывала врата вечности, застрявшей в секунде. Рехи гнался сквозь миры, чтобы сделать хоть шаг к плахе, сбить колпак с палача и стряхнуть с себя путы черных линий, которые тянулись щупальцами от Саата. Напрасно. Тело не двигалось, никто не приходил на помощь. Почему же всегда должно быть так трудно? Почему так невыносимо тяжело?

Возможно, глупый пустынный эльф на самом деле ничего не умел. Вновь в душу заползло трусливое сознание бесполезности, вновь навесило гири на запястья и лодыжки. Червь сомнений ввинтился в рассудок, мутя его тревожным осмыслением вещей: возможно, в комнате мертвых Саат вновь позволил выбраться, чтобы в тронном зале показать Ларта. Линии больше не появлялись. Прояснившийся взор таял в отрешенной сонливости за гранью ужаса. Рехи всех терял, всегда. Возможно, его судьба — это сплошные потери, как у лилового собрата триста лет назад. Но здесь был Ларт!

«Пусть над хаосом лиц плывет моя вера в тебя», — пронзило сознание тонким отзвуком далекое эхо. Оно отразилось прикосновением свежего ветра и запечатлелось отблеском в прозрачно-синих глазах. Ларт все еще улыбался, а палач уже занес по приказу орудие смерти. И острый полумесяц топора закрывал полнеба, занесенный отточенным лезвием, как рок, как рука самой вечности.

— Нет!

Голос отделился от рта, душа — выпрыгнула из тела перекрученной болью всех линий. Нет — усилие воли, не слово. Нет — преграда и щит от пустоты раскроенного на осколки мира. Нет — в двух парах глаз, отраженных друг в друге. Не здесь, не сейчас. Смерть, палач, чудовища — все пустое и несуществующее. Убежденность в бессилии — глупость, когда отрывается от земли единым рывком окрыленное тело. Белые линии бросились ярким снопом незримых искр.

Палач улетел с помоста, Ларт вскочил с плахи, сбрасывая кандалы, как хлипкие водоросли. Саат зашипел, застрекотал жвалами. А толпа возопила на разные голоса.

— Ложный Страж!

— Чудо!

— Чудо? Король полукровок не пронес наказание!

— Ложный Страж!

— Чудо!

Где-то нашептывали шпионы Саата, где-то люди верили тому, что творилось пред ними. У толпы нет имен и нет лиц. Только разверстый рот, только шамкающая проклятья пасть. Но здесь в общем гомоне отдельные голоса находили свой звук и пронзали завесу лжи. Голод зрелища сменялся голодом прозренья.

Рехи увереннее схватился за белые линии, но Саат развернулся, обрушиваясь черной тучей, одной из тех, что носились тяжелым саваном по небу.

— Берегись! — закричал Ларт и ловко кинул привычным движением отнятый у палача топор.

Саат уклонился, зашипел и направил путы черных линий. Ларт немедленно напал на подоспевшего стражника. Выбил у того меч и неистово разрубил несколько незримых веревок, опираясь не на зрение, а на одно чутье воина.

— Рехи, лови! — крикнул он, подбирая второй меч у врага, невзначай зашибленного Саатом.

— Жрец, за что? — прохрипел Страж

И вновь они встали спина к спине, как в кольце оцепления битвы в ущелье, когда судьба сковал их единым обоюдоострым клинком.