Голод Рехи (СИ)

— Эльф, Эльф! Если мы союзники, если ты помог нам в Бастионе, где тебя носит теперь? Опять… в другом мире? Или где?

— Нет. Я здесь. Рядом.

Рехи обернулся: Сумеречный Эльф спокойно сидел со сложенными руками на камне. Только с обожженных пальцев стекала кровь. Наверное, снова безуспешно касался черных линий. Кровь… Капля за каплей. Ее вид сводил с ума.

— Так помоги нам! — воскликнул в негодовании Рехи. Он слишком устал от пропадающих друзей.

— Не могу. Если перенесу вас к развалинам города, заметит Двенадцатый. Скажу только одно: вы идете в верном направлении.

— Да уж. Красные сумерки сложно не заметить, знаешь ли. Накорми нас хотя бы.

Рехи буравил взглядом Сумеречного без особой надежды на сострадание или участие. Он бы не выдержал долгих нотаций о смысле бытия. Смысл бытия — выжить. И если кто-то болтает о смысле всего сущего, не желая протянуть руку помощи другу, то лучше ему поживее заткнуться.

— Я бы предложил тебе испить моей крови. Но какой толк от крови того, кто уже давно умер? — вероятно, прочитав мысли, заметил Сумеречный.

— Ты вроде жив, — удивился Рехи. Сумеречный задумчиво сузил глаза, поглядев на свои рассеченные, как хлыстами, руки.

— Жив, — ответил он. — В мире линий. Жив. Но тело — лишь иллюзия, опознавательный знак. Тело наглого юнца сгорело под действием линий, когда я принимал силу. Я и не понял сразу, что уже не существую как плоть и кровь. Митрий тоже сгорел… во время войны с Темным Асурой на нашей планете. А потом сжег тринадцать «избранных» тем же оружием, дарующим великую силу, добавил к нему еще запретное всезнание. Так и вышли мы, Стражи Вселенной. Сумасшедшие, мертвые…

— Но ты ведь жив, — не понимал Рехи.

— Жив. И не жив. Попробуй!

Сумеречный Эльф вытянул руку, с готовностью подставляю вену. Рехи на негнущихся ногах подошел и с яростью истощенного зверя впился в запястье. Он чувствовал, как зубы раздирают кожу и проходят сквозь мышцы, он ощущал, как напряглась проткнутая вена. Но вкуса крови не пришло… Даже когда она заполнила рот, даже когда потекла по подбородку. Она не имела запаха, не ощущалась под пальцами. Эта кровь не несла и частицы столь необходимого на грани гибели тепла.

— Да что за… — выдохнул разочарованно Рехи, отпрянув. — Ты как Саат? Ходячий труп?

— Нет. Я сгорел между линий. Я есть, но меня нет! Видишь? — Эльф показал вскрытое запястье: кровь больше не текла, испарившись легкой дымкой. — А жив ли ты… живы ли эльфы.

— Я жив. Пока что. И Инде жива. Она-то уж точно просто жива! — Рехи попробовал разбудить девочку, оставленную на песке, но она только измученно застонала. — Почему ты ей не наколдуешь еды? Она же ребенок! И голодает со мной. Попадаются только мелкие ящерицы и жуки. Проклятые земли какие-то. Ну почему? Ты не понимаешь, что она умирает? Да что тебе понимать, у тебя ведь никогда не было детей…

Сумеречный Эльф изменился в лице, глаза его округлились и застыли на миг, губы свела судорога, искривив их застарелой мукой. Он опустил голову, недовольно морща лоб, и глухо ответил:

— Были. Были, да все до одного умерли. За две тысячи лет их появилось на свет немало. Только никто не оказался бессмертным. И умирали все раньше тридцати. Либо от болезней, либо от несчастных случаев. Каждый! Вскоре я понял, что это часть моего проклятья, и перестал обманывать добрых женщин иллюзией нормальной семьи. Со всей этой силой… Со всеми знаниями Вселенной… Я не мог никого спасти.

— Так что же… дети Стражей обречены умирать? Как… Как у Вкитора? Как у Митрия?

— Не знаю, Рехи. Надеюсь, что нет. Не у всех. Я слишком многого не знаю.

Нечто тревожное и холодное свернулось змеей на потяжелевшем сердце, забилось мыслью о названном возрасте. Рехи пообещал: «Натт, ты доживешь до глубокой старости. Честное слово! До тридцати… До тридцати, возможно, я не доживу. А ты точно переживешь меня».

— Ладно. Я помогу, — разнесся над пустошью голос исчезнувшего Эльфа. — Иди к острому камню, который прознает небо. На северо-запад в сторону красных сумерек! Острый камень, плывущий между небом и землей!

— Что будет возле острого камня? Великий пир?! Что за камень?

— Иди, — напутствовал Сумеречный. Что мешало ему теперь? Что заставляло выстраивать лабиринты загадок? Рехи не знал и знать не желал. Его снедала обида. Зря он однажды научился доверять, зря поверил, что бессмертные — и тем неживые — способны по-настоящему сопереживать.

— Ничего, Инде, а мы еще живые. Мы дойдем! — решительно прохрипел он. Девочка за спиной пошевелилась и приоткрыла глаза. Боковым зрением Рехи заметил ее оцепеневшее лицо.

Она постепенно теряла надежду на спасение, как и ее проводник, догадывалась, что он не ведает, куда держит путь. Чтобы сгладить неискупимую вину бессилия, Рехи ловко поймал двух толстых ящериц. Понюхал их и попробовал — неядовитые. И то хорошо. Вскоре Инде жадно ела их, сырых, едва освежеванных.