Голод Рехи (СИ)

Он рисовал на песке странные символы; сидел на камне посреди темноты и пепла, и сложенные за спиной крылья едва мерцали. Погруженный в свое бессмысленное занятие, Проводник, казалось, не замечал никого вокруг. Иссушенная тонкая ветка передвигала песчинки, словно мгновения, отмеренные миру. Линии складывались в узор: набор точек образовывал безупречно ровные круги.

Рехи едва различал их, сутуло застыв поодаль, точно загнанный зверь. Дыхание сбилось, под ребрами клокотал невыносимый огонь, пробирал ознобом и жаром.

— Ну хоть кто-то… Хоть кто-то… — беззвучно шевелились спекшиеся губы. Рехи и сам не понимал, что обязан делать этот «кто-то», но, наверное, помочь. За время бега прочь от деревни людоедов тело потеряло слишком много крови, слишком отчетливо напомнили о себе все раны. Сбежать-то оказалось просто, кинуться вперед в восторженном прыжке. Зато выжить — почти нереально. Пустошь всех убивала медленно, мучительно, соблазняя несбыточными надеждами и случайной удачей. Только угасала вера в последний шанс, как снова возникало что-то, приходил кто-то… Вот и теперь на крупном камне сидел сгорбленный крылатый человек в неизменно чистом балахоне.

Митрий плавно вывел круг, потом очертил по его контуру несколько крупных точек. Получилось даже сосчитать их: две руки плюс еще два пальца, и еще один — вне круга. «Три-три… тринадцать!» — вспомнил мудреное слово Рехи, и тут же вздрогнул, словно вновь донесся голос Сумеречного, как совсем недавно вслед. Определенно, все они были как-то связаны. Но как и зачем? Рехи не понимал и не очень-то стремился.

Впрочем, даже нараставшая боль не мешала рассматривать незатейливые рисунки. Круги дополнялись какими-то отростками, которые тянулись от них стрелами в разных направлениях. Вскоре орнамент превратился в неразборчивую паутину, Митрий вздохнул.

«Сам что ли запутался? Поделом! Нечего других путать», — зло подумал Рехи, но высказать не посмел. Он одинаково боялся как прогневать Проводника, так и спугнуть. В силе его уже не приходилось сомневаться, и Рехи обычно вовремя хватался за свою выгоду.

Но крылатый странник старательно делал вид, будто перед ним пустое место. Вскоре он пустился в рассуждения с самим собой, пространно поглядел куда-то наверх — словно там нашлось бы что-то, кроме черного полога — и обратился к кому-то непонятному, вновь опустив голову, уставившись на свои широкие ладони:

— Он просто несправедлив или не знает, как сразить зло? Допускает его как необходимость или не может победить? Кружа веками по мирам, я пытался понять. А еще раньше — поговорить напрямую…

— И что? — подал голос Рехи. Надоело ему изображать сухое дерево или молчаливый камень. Митрий словно бы дружелюбно поднял глаза. Они оказались не красными, как у эльфов, а какими-то прозрачными, под цвет коры деревьев. Рехи забыл название этого странного цвета.

— Только крылья чернели, — с обреченной горечью отозвался Проводник, болезненно сцепив кисти в замок. — Из-за моего вопроса мы совершили все это. Все-все это.

«Что… “все”? Это вы разрушили мой мир?» — предполагал невольно Рехи. Раньше он не задавал подобных вопросов, но вот какие-то существа свалились, очевидно, из-за неба с ответами. Что-то пугало в Митрии больше, чем в Сумеречном. То ли вся эта внешняя доброта, то ли ожидание подвоха, то ли смутное понимание, что его нет.

Рехи не определился, впрочем, на болтовню не оставалось времени: ноги подкашивались, и даже сытный обед в виде крови свежего трупа не спасал ситуацию. Даже наоборот — просился обратно из-за общей слабости. На зубах скрипели песчинки, отзываясь в голове противным шорохом, словно осталась сплошная пустота вместо мозга. Хотя лоб накалился, в висках неизменно стучало, и весь окружающий мир представал неизмеримо далеким и отстраненным. «Как же хочется спать… спать-спать», — твердил предательский возглас, который Рехи старательно гнал от себя.

— У тебя это… тряпья какого нет? Мне бы рану перевязать. — Рехи попытался выдавить из себя подобие улыбки, вроде так выражали свое почтение старые люди. Эльфы-то не слишком любили скалиться друг на друга: если показал острые зубы, значит, готов напасть.

— В свое время, — отстраненно отозвался Митрий. Рехи испугался, что сделал что-то неправильно. Он досадовал: откуда ж ему знать, как приветствуют друг друга эти крылатые!

— Да я подохну до «своего-то» времени, — хотел воскликнуть Рехи, но вышло пугающе спокойно, точно признание неизбежности. Он поморщился, точно готовясь заплакать, завыть навзрыд, хотя не умел, вместо этого вырвался лающий смех. Да, хотелось смеяться, громко, надсадно, чтобы услышали все: людоеды, ящеры и еще какие твари, забредшие в это забытое всеми высшими силами место. Хотя нет, вот один из вроде как «высших» сидел на камне, изображал из себя мудреца прежних лет. И над ним тоже хотелось смеяться за всю его чистоту, за все его загадочные слова.