Голод Рехи (СИ)

Все состояло из разномастных линий, некоторые застыли неизменностью, некоторые метались и вспыхивали, словно молнии. Только все они несли клеймо неприятной черноты, выглядели грязными, некоторые и вовсе напоминали по цвету и составу остывшую рвоту. И из этого состоял истинный портрет мира? Как будто гигантский ящер однажды сожрал его, а потом побрезговал и выплюнул.

Но все же эти неприглядные линии манили, любопытство по-прежнему играло с Рехи злые шутки. Рука сама невольно потянулась к одной из грязно-прозрачных веревок. Пальцы дотронулись до упругой поверхности — и тут же на них отпечаталась липкая слизь, пристала к коже. Рехи судорожно отпрянул, словно обжегся, линии стремительно померкли, растворились. Но вместе со слизью будто бы влился под кожу невыносимый страх, первобытный ужас. До воя, до крика.

— Это… Это… Это они повсюду! Это мы этим дышим! — заикаясь, воскликнул Рехи. Челюсть сводило, все тело корежила волна подступавшей паники.

Не сдвигаясь с места, он бессмысленно озирался, хватал ртом воздух и тут же с отвращением отплевывался, словно надеясь выкашлять то, что увидел мгновение назад. Слизь и шипы — это мерзкое сочетание на черных веревках, которые свешивались, наверное, с неба. Уж если такое под облаками, то над ними, вероятно, что-то еще более неприглядное.

— Для легких они безвредны, — спешно уверял Митрий, слегка усмехнувшись, и тут же погрустнел: — Но для всего мира…

Грязные «веревки» вновь мелькнули на мгновение, обрушив очередное гадливое ощущение, словно побывал в слюнявой пасти ящера, а то и в желудке рептилии. Еще один страх в копилку омерзения: лишь бы больше никогда не узреть эту картину, этот потаенный облик мироздания.

— Линии мира не всегда красивы. Особенно, когда кто-то добирается до них, калечит, разрывает, — вздохнул Митрий. Очевидно, что-то исправить он не умел. Так зачем вообще показывал? Хватало и других потрясений!

«Как корни зла, мир

Целый оплели. А ведь

Раньше сияли», — донесся эхом привычный второй поселенец сознания.

«Корни зла, да, приятель, ты, к ящерам трехногим, ужасно прав, похоже, похоже», — говорил, получается, сам с собой Рехи, постепенно справляясь с приступом трясучки. Воину нельзя поддаваться таким эмоциям, но что-то захлестнуло и обожгло, точно яд.

— Ну и зачем все это было? — храбрился воин пустыни, отмахиваясь от навязчивого ощущения присутствия этих посторонних и потусторонних сущностей вокруг. Что если живые существа тоже состояли из этих сплетений? Гадко, ужасно гадко — это чувство непривычно отвлекало от преследовавшего голода. Теперь каждую трапезу вспоминались бы эти хваленые «линии».

— «Зачем»? — казалось, Проводника заинтересовал простенький вопрос. — Тебе нужно быть готовым к встрече.

Ответ ничего не объяснял, Рехи все еще колотил озноб, отзывавшийся новой болью в ране на боку. Действие чудодейственной тряпицы прекращалось. Нет чудес.

— Я тебе ничего не должен. И никому!

Собственный голос срывался в рык, довольно высокий и жалкий, но неприветливый. Да и для чего вежливость? Проводник явно не собирался нормально помогать, а всякие полумеры и рассуждения никого не спасали.

— Что ж… Тогда просто послушай…

Митрий прошелся вокруг камня, заложив руки за спину, стряхивая с крыльев прах земной, но от того золото оперения не засияло ярче. Да и к лучшему. Рехи и так опасливо щурился, вспоминая, какой яркий свет исходил от Проводника при первой встрече.

— Опять! Я только что такого «наслушался»! — воскликнул Рехи, мрачно добавляя: — Такого, что есть теперь не смогу.

— Сможешь, — отмахнулся Митрий. — Твой голод верней сознания. Но только ли телесный? Ты ведь слышишь, как кто-то пробуждается в тебе, кто-то ждет своего часа. Голос в голове. Голод прошлого.

Рехи насторожился. Он слышал, конечно, он слышал, с рокового урагана расшифровал в слова извечный шум на периферии сознания. Что-то неосознанно сопровождало его всю жизнь: скрывалось ли в тенях глубоких пещер или поблескивало на острых когтях кровожадных ящеров; что-то неотступно следовало за ним, точно осколки чужой памяти. Другой бы сошел с ума, но Рехи просто не привык задумываться о чем-то сложнее еды и множества опасностей, подстерегавших в пустыне. Голос не мешал охотиться — и хватит с него внимания.

— Пусть ждет, не дождется.

— Посмотри на круг, — продолжал Митрий, отчего Рехи только больше закипал, хотелось уже двинуться дальше, гордо пройти мимо. Но рисунки на песке мерцали синим свечением, образуя неразборчивые узоры. Что-то подсказывало, будто в них скрыт ответ, но к этой тайне не существовало ответа.