Голодающее крестьянство

Доктор осматривает больных, при чем старается по возможности успокоить их, констатирует цынгу в разных степенях развитія, и затем между ним и сестрами происходит вполголоса следующій діалог:

— Іод есть у вас?—тихо спрашивает доктор.

— Сейчас нет, весь вышел.

— А уксуснокислое кали?

— Тоже нет,—с горечью говорит сестра.

— Перевязочные матеріалы, марля?—шепчет доктор.

— Нет у нас ничего! — с отчаяніем признаются сестры.

Доктор объясняет больным, что сейчас все лекарства вышли, но что он немедленно же постарается прислать сюда все, что только необходимо для их леченія. Вместе с этим объясняется, что главным и лучшим лекарством для них является хорошее питаніе; „ашать нужно хорошо". А так как они возражали на это, что дома у них нет ничего „ашать", то поэтому им предлагалось поступать в больнички или же кормиться в столовых. При этом мы обещали хлопотать о том, чтобы число больничек и столовых было увеличено.

— Вы не поверите,—говорили нам потом сестры милосердія,—как невыносимо тяжело наше положеніе без всяких лекарств, без всякой возможности помочь всей этой массе больных... Мы не в силах долее переносить это. Право, мы готовы все бросить и уехать отсюда, чтобы не видеть этого ужаса...

Все больнички оказались переполненными цынготными больными, главным образом, конечно, татарами и особенно татарками. В каждой больничке помещалось около 30-ти человек больных, из которых несколько человек обыкновенно были с тяжелыми формами цынги. Как известно, цынга проявляется в весьма разнообразных формах, на-

чиная с пораженій десен и кончая контрактурами ног и т. п.

Угнетающее впечатленіе производил вид этих несчастных, пригвожденных к нарам людей. Мысль о том, что все это—жертвы долгаго систематическаго недоеданія или, точнее говоря, голоданія, вызывала особенно горькое чувство.

Затем крайне тяжелое, удручающее впечатленіе производили также те сцены, которыя каждый раз происходили при нашем выходе из больниц. Очевидно, весть о нашем пріезде облетела уже все село, и все те больные, которые почему-нибудь не попали в больнички и остались на домах, но которые могли еще двигаться,— все они сходились к больничкам и ждали тут нашего выхода, нередко целою толпой.

Еще до своей поездки на голод мне много и с разных сторон пришлось наслышаться о притворстве татар, о том, как часто они прибегают к обманам и симуляціям, как часто искусственно вызывают у себя на теле разныя опухоли и болячки, с целью вызвать состраданіе к себе, чтобы этим путем добиться помощи и пособія.

— Вы будете у татар,—не верьте им, — предупреждали меня многіе из самарцев;—вы не можете себе представить, что это за отчаянные симулянты. Они нарочно растирают себе перцем десны, нарочно туго перевязывают ноги, чтобы вызвать опухоли... Вообще имейте в виду, что разные виды симуляціи в большом ходу среди татар...

Наслышавшись подобных разсказов, я, признаюсь, с недоверіем и предубежденіем приближался к толпе, ожидавшей нашего выхода из больнички. Но по мере того, как я ближе знакомился с этою толпой, входя в соприкосновеніе с отдельными лицами, составлявшими ее, чувство недоверія и подозренія весьма быстро исчезло- Да и могло ли быть иначе?

Ведь перед нами толпились обитатели тех самых убійственных землянок и лачуг с раскрытыми крышами, которыя мы видели вокруг себя и в которых эти обитатели вместе со своими детьми сидели без хлеба, без топлива, почти без платья. Босые, в грязных лохмотьях, в каких-то рубищах, едва покрывавших тело, они производили впечатленіе не сельчан, а скорее нищих,— бездомовых, безпріютных и больных...

Ни одного свежаго, здороваго лица! Наоборот, у всех изнуренныя, осунувшіяся или же припухшія желтыя лица. Почти у всех страшное исхуданіе тела, вялые мускулы, вялая кожа, слабый пульс, сиплый голос,—словом, все явные признаки крайняго изнуренія, истощенія.

Еще одна черта страшно поразила меня. Наблюдая эту толпу, вглядываясь в лица толпившихся пред нами людей, я был поражен необыкновенным выраженіем глаз большей части этих бедняков. У многих из них был тот растерянный, блуждающій взгляд, который бывает только у человека, выбитаго из колеи, — у человека, потерявшаго под собою почву, потерявшаго надежду на возможность справиться с налетевшим на него несчастьем. Это—взгляд человека, дошедшаго почти до полнаго отчаянія, — человека, который близок к безумію, к утрате всех задерживающих центров и регуляторов.

Мне казалось, что зловещій призрак голода и смерти витал над этою толпой, поселяя в ней ужас и отчаяніе. Много нужды, много страданій должны были перенести эти люди прежде, чем дойти до такого состоянія.