Этим я не хочу сказать, что все слухи о наклонности татар к симуляціям совершенно ложны, что случаи подобных симуляцій среди них невозможны. Ничуть не бывало. Но мне весьма сдается, что слухи и толки о такого рода симуляціях слишком преувеличены. По крайней мере в Бритовке, где нам пришлось видеть сотни голодавших татар и татарок, мне не удалось установить и подметить ни одного подобнаго случая. Точно к такому же выводу пришел и мой спутник, д-р Гран, на долю котораго выпало осмотреть и выслушать целую массу больных и голодных в этом селе.
Закончив осмотр больничек, мы проехали к священнику о, Павлу Ильину, который взял с нас слово, что до отъезда из Бритовки мы непременно посетим его. После всего только-что виденнаго нами как-то странно и неловко, почти дико чувствовалось в уютных светлых комнатах, с гардинами на окнах, с мягкою мебелью, со столом, накрытым белой скатертью и уставленным куличами, окороками и разными другими явствами.
У священника мы познакомились с учительницей села Бритовки А. И. Снегиревой, которая заведывала столовыми для русских детей в этом селе. Г-жа Снегирева уже двадцать лет служит учительницей в Бритовке и благодаря этому хорошо знакома с местным населеніем. Продукты для столовых она получала из Ставрополя, от г-жи Муриновой, которая аккуратно каждыя две недели высылала все, что нужно для столовых по ея требованію.
Г-жа Снегирева охотно взялась раздать наиболее нуждающимся крестьянам привезенное мною платье и белье. Священник о. Ильин обещал помочь ей в этом.
Снова явился неизбежный чай и снова начались еще более неизбежные здесь разсказы о переживаемой народом голодовке, о цынге, о деятельности столовых самарскаго частнаго кружка и больничек Краснаго Креста,
Между прочим речь зашла о „казенных лошадях", только-что перед тем розданных населенію .
— На наше село,—сообщил священник,—было назначено девять лошадей, но из них трех не довели до села: дорогой пали.
На вопрос, отчего пали, священник отвечал:
— Да уж больно плохи были лошади. Одна лошадь, не доходя до села, утонула в овражке: ослабла, значит, до того, что не хватило сил перейти овражек. Две другія лошади прямо пали в дороге. Остальных пригнали в село... Как увидел я их, так только руками всплеснул: ну, лошади, нечего сказать!
— А что?
— Одры-одрами! До чего оне отощали—и сказать невозможно. Маклаки как рога торчат... Между ребрами два пальца проходят... Истинно говорю... То-есть еле-еле живы... Как оне будут работать— один Господь ведает.
— Наверное, не все же лошади были так плохи,—заметил я.—Ведь были же и хорошія?
— Хороших было только две лошади,—так рублей за пятьдесят... Затем слышно, что многія лошади простудились, так как переправляли их в самую распутицу... Привели их сюда, роздали беднякам. Первым делом нужно было бы их подкормить, а подкормить нечем: кормов-то ныне и у богатых нет, а не-то что у бедняков...
— Но ведь на прокорм этих лошадей выдавались деньги?
— Верно, выдавались,—по три рубля на лошадь. Но сами посудите, что можно купить на эти деньги при теперешней дороговизне кормов?.. Да и то нужно сказать, что другой бедняк, наголодавшись, вместо сена-то, пожалуй, мучки купит на эти деньги, чтобы самому поесть да ребятишек своих голодных накормить...
Я спросил, как обстоит дело в соседних деревнях.
— Нужды везде много,—ответил батюшка,—осо
бенно же сильно бедствуют в деревне Светлое-Озеро, в Калмыцком и Мартыновне. Мартыновна— раскольничья деревня, тан все крестьяне австрійской секты придерживаются. Бедствіе сильное... Хотел было я о них похлопотать, написать в попечительство или в Красный Крест, да пріостановился...
— Почему же, батюшка?
— Признаться сказать, поопасался. Думаю себе: удобно ли мне, православному іерею, хлопотать за раскольников? Как бы за это непріятностей не нажить. Неизвестно, как начальство взглянет... Можно ведь ни за что пострадать...
В это время ударили к вечерне. Священник перекрестился. Ему предстояло отправиться в церковь, чтобы служить пасхальную вечерню. Мы начали прощаться. Провожая нас, о. Ильин повидимому с искренним чувством заметил;
— Да... не будь помощи от Краснаго Креста и частнаго кружка, здешній народ перемер бы от голоду... Спасибо добрым людям—помогли!..
Распростившись с отцом Павлом и г-жей Снегиревой, мы отправились на квартиру к сестрам милосердія, куда нам вскоре подали лошадей. Спустя несколько минут мы выехали из Бритовки.
Грустные, сумрачные мы молча сидели в тесной плетенке. Когда мы проезжали мимо церкви, там шла вечерня, виднелись зажженныя свечи, из открытых окон слышались пасхальные, радостные гимны. И почему-то невольно приходили на память стихи поэта:
Христос воскрес поют во храме,
Но грустно мне... душа молчит:
Мір полон кровью и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит...