Голодная кровь. Рассказы и повесть

– Так значит, по-твоему, это не капиталюги загребистые, а сама земля требует кровь лить и лить? Как у нас на проспекте Сахарова? Как фашизоиды в Донбассе? Как пиндосы полосатые в Югославии? Смешно про землю и кровь ты сказал! Обсмею и опозорю и тебя, и мысль твою, как только на ноги встану. Так и знай!

– Смутил ты меня, Терёха. Я ведь святой и мысли у меня тоже должны быть святые. Есть, конечно, некий разлад между волей самой земли и своеволием человека. Что поделать, есть! Поэтому давай лучше о другом. Переведи взгляд выше. Видишь? Я теперь на дереве африканском и сладко мне. И ты воспари над реками земной крови. Тебе тоже сладко станет. На тонком плане не всё ещё в жизни решено. На вашем земном плане – тем более. Поэтому через шутовство донеси мои слова до людей ваших.

– А без шутовства – никак?

– Сам знаешь: без шутовства не поверят. Невосприимчив к праведным словам и поступкам стал нынешний человек. Вот через новый парад шутов и передашь кое-что из нашей беседы. Прощай, ухожу…

Тут снова увидел Терёха высокое и раскидистое африканское дерево. А на нём – шевелимых ветерками близко-далёких людей с бородами и без, в основном мужчин, но также и женщин в платочках и лазоревых длинных одеждах.

Дерево африканское росло, разрасталось! Не быстро, но всё ж таки заметно. Тщетно пытались выдраться на неохватный ствол готы и римляне. Напрасно карабкался император Деций Траян вместе со своей супругой Этрусциллой и свирепым правителем Фортунатианом. Впустую бегали рядом с узластым стволом, к шутовскому шествию Терёхой подготовленные, но в реальности так им и не отсмотренные: запроданец Имудоныч и наломавший дров Кукуцаполь. Горячились близ дерева и другие люди: несли к стволу приставные лестницы, подгоняли краны с выдвижной стрелой. Но не было им позволения влезть на облепленные бело-золотым цветом не слишком толстые, зато дивно прочные ветви! И поэтому становились людишки суетящиеся у толстенного комля меньше, тоньше, пока не превратились в шерстистых двуногих гусениц, то глядящих с вожделением на дерево, то со страхом на стаю красно-коричневых птиц, по виду напоминавших ибисов с серпообразными хирургическими клювами, уже готовых двуногих гусениц поддеть, подбросить вверх, на лету поймать и меж костями клюва своего расплющить…

Терёха встряхнулся, попытался убрать картинку, продолжить разговор. Он его и продолжил, но тише, глуше. Да и Святой Терентий исчез, хоть голос его издалека и доносился.

– Разволновал ты меня своими мыслями, Терёха. Потому я от тебя и отдалился. Но вопреки небесным законам снова голосом к тебе возвращаюсь. Доложу о тебе выше. Там разберутся с мозгами современными, которые мало что в жизни земной, подготовляющей жизнь небесную, постигли…

– До Бога далеко, а черти – они всегда рядом!

– Не так далеко до Бога, как думают. Иногда – очень даже близко. Протянешь руку, птица на неё сядет – это Бог. Глянешь на небо, опрокинулась радуга – опять-таки Он.

– Ты тоже меня не слушаешь! О другом я. Не будет мне покоя, пока чертей, хоть на время, подальше не отгоню, на земле жизнь бесслёзную не устрою. Пусть даже через несовершенный цирк наш: цирк не кончающийся, цирк без мучений, без смертей любимых зверей и зверушек, без прогнувшихся перед политиками клоунов-подлипал, готовых без конца лизать и нахваливать, нахваливать и лизать…

– Всё, прощай. Скажу ещё тебе напоследок. Если хочешь властвовать временем – опережай его. Опережая собственное время, окажешься в пневмо-потоках высшего бытия, в которых будущая жизнь твоя и отразится: как в небыстрой реке отражаются – если вглядеться – будущие войны, перемирия, а с перемириями – радость, не вмещаемая умом и сердцем!

Здесь Терёха дёрнулся, потянулся всем телом к далекому дереву, но от боли в разорванном животе, вмиг потерял сознание.

Маротта идёт на войну

Взмахи кончились. Скупых деревянных мыслей больше не было…

В эти-то мгновения, переломленную надвое, брошенную у Стены Скорби маротту и подхватили. Нижнюю её часть с наконечником, – прекрасно обученная, но на беду потерявшая хозяина собака. Верхнюю часть – подросток, заинтересовавшийся резной головкой с высунутым языком.

Впрочем, и собака, и подросток быстро оставили обломки маротты в покое.