Голодная кровь. Рассказы и повесть

И поплыла перед глазами шутовского жезла, с виду погасшими, но всё примечавшими, Москва пешая, неавтомобильная. Москва подпрыгивала, смеялась, чертыхалась, вскрикивала, в домах тихонько подвывала и снова расплывалась в улыбке…

Бомж спешил переулками, дворами. Во дворе сломанный посох у него и отняли.

Уже совсем рядом с больницей Давыдовского, близ бывших Тетеринских бань, сразу за обожжённым с одного боку молнией высоченным ясенолистым клёном, три старшеклассника заприметили резную головку с ослиными ушами. Не сговариваясь, кинулись они на бомжару, сбили его наземь. Едва ли не с кожей выдрав из всё ещё цепких пальцев обломки, сыпанула пацанва в проходной двор.

От бессилия – изгнанный женой, уволенный с работы, брошенный приятелями – бомж-интеллигент заплакал: сорвалось хорошее дело. Он плакал и даже пытался есть землю, как вдруг услыхал поросячий визг. Приподнявшись на локте, увидел: рыжий, облепленный веснухами пацанёнок с жёсткими, как проволока, волосами и незакрывающимся из-за огромных зубов заячьим ртом – корчится и приседает от боли, держась за глаз. Меж пальцами сочится кровь, верхняя часть посоха с резной головкой и нижняя постепенно сужающаяся, лежат возле.

– Ну, ты и влип, Ржавый, – крикнул другой пацанёнок: чернявый, пониже ростом, – никогда не видал, чтоб палка сама кому-то глаз выбила!

Ржавый, воя от боли, катался по земле, посох лежал рядом и, – как показалось бомжу-интеллигенту, сразу к этому месту подтянувшемуся, – головка резная коварно улыбалась.

Бомж подошёл вплотную, подхватил оба обломка, полой пиджачка отёр кровь с нижней части посоха, поцеловал резную голову в губы, и собрался было идти в приёмный покой больницы: благо до него – рукой было подать, как вдруг жезл, подталкиваемый невидимой силой, снова – уже руками самого бомжа – ударил катающегося по земле Ржавого, раз, другой, третий.