Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана

Жизнь людей преобразил страх. Вера Рихтер в юности путешествовала по Степи со своим отцом, Владимиром Рихтером, сосланным эсером. Когда они остановились на ночлег, Вера вышла из жилища посмотреть на верблюдов, за которыми ухаживали местные казахи, и закричала, когда верблюд напугал ее. Мать Веры бросилась во двор. Вера вспоминала: «Руки у нее вздрагивали, когда она взяла меня за плечи и повела в жилье… Позже уже я поняла их ужас: они подумали, что меня поймали и рвут голодающие»795. Многие люди испытывали подобные эмоции. «Население поселка, в котором мы остановились, не голодало само (во всяком случае те, в чьих домах разместился обоз), но боялись и голода, и голодающих… Они тщательно запирали свои дома и запирались сами, были молчаливы, угрюмы, недоброжелательны»796.

Широко ходившие слухи о «каннибализме убийц», то есть об убийстве людей ради их мяса, тревожили многих людей, в первую очередь родителей, боявшихся, что голодающие украдут их детей. В Западной Сибири и Среднем Поволжье рассказывали, что откочевщики едят русских детей797. Свидетели голода описывали отдельные случаи убийств с целью каннибализма. В частности, в Шуском районе, в месте, где голодающим выдавали еду, чиновница по фамилии Данеман упоминала, что видела, как беженец взрезал живот умирающего беженца, достал оттуда печень и дал ее другому голодающему, который съел ее сырой798. Другие источники свидетельствуют о том, что являлось, по всей видимости, «каннибализмом выживших», или поеданием трупов799. В феврале 1933 года сотрудники ОГПУ задержали в Аулие-Ата женщину, продающую человеческое мясо. Доктор, произведя осмотр, сделал вывод, что это мясо ребенка шести-семи лет800. Халим Ахмедов, переживший голод, вспоминал свои встречи с людьми, варившими человеческое мясо801.

Многие, чтобы выжить, стали потреблять суррогатную пищу. Люди, пережившие голод, вспоминали, как они ели грызунов и дикие травы, как шли через поля в поисках масақ – остатков урожая802. Другие вспоминали, как отказывались есть грызунов, поскольку это противоречит исламу803. В Шуском районе, по свидетельству той же Данеман, голодающие стали собирать колючки местного растения джигима (лох узколистный, Elaeagnus angustifolia). Целый день уходил на то, чтобы собрать достаточно колючек на одну лепешку, и те, кто ел подобный хлеб, испытывали страшную боль в желудке804. Другие доедали кожи от своих подстилок, сделанных из шкур животных. По описанию Данеман, подстилку держали над огнем, сжигая шерсть, а затем жевали кожу. Некоторые ели коровью или лошадиную кожу, но это были «главным образом дети и совсем умирающие» – такой пищи было мало и на всех не хватало805.

Число беспризорных детей выросло многократно: по данным партии, в начале 1932 года в республике было 20 700 беспризорников, а в начале 1933 года их число достигло 71 тысячи806. Большинство очевидцев признавали, что эти цифры, скорее всего, сильно занижены. В 1932 году чиновники республиканской детской комиссии сообщали, что только у угольных рудников Караганды собралось 1700 голодающих детей807. В Павлодаре, как сообщили пятеро ссыльных, детские дома оказались настолько переполнены, что перестали принимать новых детей: «По городу ежедневно встречаются десятками покинутые, замерзающие, истощенные, опухшие от голода дети всех возрастов. Обычный ответ их: „Отец умер, мать умерла, дома нет, хлеба нет“»808.

Иногда эти беспризорники действительно были сиротами. Сэден Малимулы, с которым мы встретились на первой странице этой главы, оказался в детском доме после смерти матери809. Но многие семьи бросали своих детей – потому, что такова была их душераздирающая стратегия выживания810. Количество ртов в этих семьях было слишком велико, и родители оказывались перед тяжелейшим выбором: какого ребенка взять с собой, а какого бросить811. Другие, возможно, верили, что в детском доме у ребенка будет больше шансов выжить, чем если он останется с родителями. Впрочем, неясно, так ли оно было на самом деле: в Павлодаре один из приютов, в котором оказывались голодающие дети, «вернее должен быть назван моргом», как выразился один из ссыльных. Пол приюта был устлан телами умерших детей, которые никто не убирал812. В Кзыл-Ординском районе на юге республики в первые несколько месяцев 1933 года уровень смертности в детских домах составил 60%813. Виктор Серж вспоминал, как пытался вручить ребенка в Оренбурге милиционерам, чтобы они отвели его в детский дом, но те не согласились: «Да они от таких отказываются, потому что сами подыхают с голода!»814