Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ)

– Думает о беженцах? Когда она думала о себе, Пит? С самых первых игр, а? Возможно, когда вытаскивала твою шкуру с арены? Или играла влюбленную, когда понимала, что иначе она не спасет свою семью? Нет, наверное, когда на Квартальной Бойне ей приходилось принимать ту мысль, что вернуть она может только тебя? В Тринадцатом, когда не отходила от твоей палаты, чтобы вместо дружеских объятий ты попытался ее задушить? Принимать переродка внутри тебя, чтобы каждый приступ приносил понимание того, что тот Пит Мелларк давно сдох на арене? Ты настолько слеп, чтобы…

– Заткнись.

Неестественно стальной голос наполняют комнатку до краев. Мне становится трудно дышать. Это Пит. Его новый приступ. И что Хеймитч только думал о себе, говоря весь этот…

Не могу. Слышать подобное из уст ментора – это предательство с его стороны. Пускай это был всего лишь порыв, минутная слабость под давлением злобы, но он не мог, просто не имел права говорить подобного. Я слышу хруст зубов. Я наблюдаю за происходящем в комнате со стороны, будто я не участник, а только зритель.

В моей голове перемешиваются все события, произошедшие за последние несколько недель – я забываюсь. И когда, наконец, могу видеть, я прихожу в недоумение.

Усталая Эффи, озлобленный Хеймитч, уверенный Пит, сжавшиеся, словно комочек, Далия и Фелиция, угрюмый Этан. Они все – все до единого – непонимающе, затравленно и обескуражено смотрят… на меня. Наждачный голос, хруст челюсти – это была я.

Я чувствую, как зла на Хеймитча. Как зла на каждого, кто теперь знал о моих препятствиях и истинных трудностях. И это чувство - не буря и не шквал, не заползающая и отогревающаяся под сердцем змейка, это высвобождение. Жирная точка на всех моих эмоциях. Я чувствую, как капля за каплей мое сознание заполняет злость. Ее слишком много – я напоминаю себе чашу, переполненную вязкой, отвратно пахнущей жижей. Чашей, которая полна до краев.

Воздух со свистом проходит сквозь ноздри. Я то, что не убило меня тогда в пекарне. Это – переродок. Мне кажется, еще мгновение, и я покроюсь шерстью, коренные зубы сменятся клыками и вгрызутся в теплую и мясистую плоть.

– Китнисс.

Слишком слабый зов. Я не откликнусь на него.

– Есть, что добавить? – говорю я.

Говорю? Скорее отчеканиваю, бросаю или выплевываю в лицо остолбенелому ментору. Он качает головой. Все ясно – он-то выпустил пар. Слабо скалюсь ему в ответ и, вставая, говорю:

– Славно.

Одно слово, а сколько цинизма было вложено в эти шесть букв. Впереди меня ждал целый вечер, подготовленный новыми Распорядителями Игр. Жест благодарности оставшимся победителям. Самым стойким и отважным. Самым живучим тварям.

Словно этот вечер вернет нам утерянное. Словно этот вечер принесет каждому из нас радость. Словно этот вечер не живое напоминание того, что мы все – ходячие мертвецы.

«Выгоревшие изнутри пешки»..

***

Сад переполнен людьми, но здесь я могу дышать спокойнее, чем в гримерной. Но это ненадолго. Несколько шагов - и я ощущаю запах тысячи и одной «фальшивой» розы. Прекрасную «поляну» Сноу пожалели. Оставили потехи ради. Эта потеха отзывается во мне рвотными позывами, которые я, кстати, с трудом сдерживаю.

Мне улыбаются. Приветливо здороваются, а иногда, что особенно вводило в оцепенение, расцеловывают в обе щеки. Я стараюсь отвечать тем же, но вряд ли мои улыбки походят на искренние. Все помнили мои слова – все знают, что теперь я враг под номером один. Вроде того, каким для всех ранее являлся Сноу. Вот это действительно – ирония.

Столы сервированы намного скромнее, чем прежде. Они не пухнут от разнообразия блюд; вся еда однообразна, но её много, остальное же мало волнует неприхотливых гостей.

Главная моя цель: Джоанна, Бити или, на самый крайний случай, Энобария. Её из списка «выживших» мне хочется видеть меньше всего. По року случая я замечаю ее рядом с полноватым холеным мужчиной с лоснящимися прилизанными волосами. Я мысленно сочувствую ей – она, как и Джо, остаются главным товаром на бирже Сексуального труда Панема.

Меня избавили от этой участи: я, несмотря на свое бедственное положение, без пяти минут замужем, а значит, слишком сокровенный и недосягаемый подарок для людей с толстым кошельком.

В очередной раз улыбаюсь незнакомой и подчеркнуто сдержанной даме с ярко-бордовыми губами. Она отзывается обо мне как о «самом самоотверженном подростке всего Панема», сочувствует моей утрате, хвалит платье. По ее мнению, оно слишком вычурно для подобного вечера, и моему стилисту стоило бы придержать коней. На этом ее назидательная речь заканчивается, и она переключается на кого-то другого. Во время: я готова вцепиться в её черные, как смоль, волосы.

Выпить. Мне нужно выпить. Немного – лишь бы лишиться того ощущения, что на этом празднике жизни я лишняя. Подоспевший официант вручает мне бокал с сиреневой жидкостью. Капитолий есть Капитолий. Подношу бокал к губам – пахнет так же отвратно, как и выглядит.

– Решила выпить? – слабо усмехается кто-то.

Я оборачиваюсь на голос.

– Джоанна, – вырывается у меня.

Она наверняка решит, что я выжила из ума. Да и кто так не считает?