Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ)

– Кто знал, что ты не стесняешься собственной рвоты.

Рвоты, значит? Столица продолжает удивлять. Я опускаю бокал на поднос проходящего мимо официанта. По-моему, он слегка опешил, но отклонявшись, юркнул в толпу. Я облегченно вздыхаю.

– Сойка не изменилась.

– Ты тоже, – в тон ей отвечаю я.

Джоанна разводит руками и обводит взглядом свой костюм. Она считает, что именно его я и имела в виду.

– Мой стилист, как был придурком, так им и остался. Даже несмотря на то, что его сменили новым чудилой, – говорит она и окидывает меня беглым взглядом.

Ожидает перемен в лице? Слез в глазах и душещипательных истерик? Зря, ведь все уже выплакано.

Ее платье и вправду проигрывало моему на добрый десяток пунктов. Длинный, малоудобный и оборванный нетерпеливой «моделью» в некоторых местах шлейф пестрел, как и остальное изделие, ярко-алыми красками. Текстура напоминала змеиную кожу. Кто-то явно хотел подчеркнуть острый характер Джо.

– Плутарх сказал, что возникли проблемы с твоим нарядом? – спрашиваю я.

– Я ненавижу это. Мы одеты, словно клоуны посреди всех этих ханжей. Я собиралась выйти на сцену нагишом. Мне нечего скрывать. Это тело видел весь Панем, к чему пустые расшаркивания перед камерой?

Теперь я понимаю, хотя бы десятую часть от всех чувств Джоанны Мейсон. Она наверняка не была такой черствой, разодранной и пошлой Мейсон, которая стояла передо мной сейчас. В игре Капитолия она немногим больше, чем я, но раны ее намного глубже. Они не только на душе, но и на теле. Они вызывают омерзение, а не предположительную боль. Все, что она испытывает к себе – отвращение.

– А где твой женишок?

Я качаю головой. Джоанна ухмыляется. Естественно, она ожидала от меня подобной реакции. Этот вопрос - очередная провокация.

– Как прошло твое интервью? – невпопад спрашиваю я.

– Как оно могло пройти? Фликермен – запуганный индюк, которого вот-вот отправят на вертел. Все вопросы – фикция, а не импровизация. Четко спланированные одним человеком.

– Плутарх?

Джоанна отрицательно машет головой и подносит ко рту бокал с плещущимся в нем шампанским.

– Вряд ли. Он идиот и еще одна пешка в игре главного Распорядителя.

– Койн, – уверенно произношу я.

– Я знала, что ты не дура. Хотя бы не в той степени, какой я считала тебя вначале, – отвечает Мейсон и улыбается.

Кроме цинизма – это было признание. Признание меня, как личности, а не надутой Сойки-пересмешницы.

– Держи.

Из неоткуда она выуживает бокал подобный своему. Я благодарю ее, и мы наблюдаем за проходящим вечером со стороны. Все просто: кем бы мы ни стали в конце пути – мы остаемся заложниками обязательств. Мы остаемся Победителями и, кажется, мы обе смирились с этим.

Но есть вопрос, который гложет меня. Который донимает меня куда больше светских бесед, которые бы никогда не возникли между мной и этой девушкой из Седьмого Дистрикта.

– Что ты будешь делать, когда станешь ментором?

Джоанна одаривает меня ухмылкой. Одной из тех, которые приводили в замешательство, но я стою на своем.

– А что, есть предложения?

Я молчу. Все это мишура и слабое доказательство того, какая она сильная. Выпустит пар, а я дождусь честного ответа. Девушка залпом выпивает содержимое своего бокала, но даже, когда выпивки уже нет, она с интересом оглядывает дно стеклянной посудины.

– А что делал Хеймитч, когда становился ментором?

При упоминании Хеймитча ко мне возвращается прежняя злость.

– Старался оградить их от худшей участи.

Но - нет. Пройдя весь путь от начала и до конца, теперь я даже завидовала девушке, которая стала первой из списка дюжины погибших в первый день на арене 74-х Голодных Игр. Она не знала страданий, кроме тех, когда Катон, Мирта или любой другой из отряда профи нанес ей смертельный удар. Дистрикт-3 снабжался куда лучше, чем Двенадцатый, а значит, особого недостатка в питье, одежде или пропитании она не испытывала. У нее не было сестры, за которую она была готова отдать жизнь и которую, в последствии, забрал пепел сожженных тел.

– Нет худшей участи, чем эта, – отвечает Джоанна, обводя окружающих презрительным взглядом.

– Есть.

Мне вновь приходится обернуться на уверенный, но миролюбивый и знакомый голос. Ну, конечно.

– Бити.

Объятия не занимают больше секунды, но и они позволяют мне ощутить вкус и запах арены: кровь, страх, обезьяны-переродки, ядовитый туман, жуки, крики обезумевших соек-говорунов, волна, молнии. Все живо и так натурально, что я невольно пропускаю первые реплики, которыми обмениваются Джоанна и Бити.

– Ты всегда влезаешь со своими научными достижениями, – грозно говорит Джо.

– Они полезны, тебе бы пора с этим согласиться.

– Иди к черту, Долбанутый. Жалею, что на арене не выпустила тебе…

– Что расскажешь, Бити? – спокойно спрашиваю я.

Их препирательства своего рода обряд, к которому, если не привыкнешь сразу, не привыкнешь уже никогда.