Голос

Настя Звягинцева, четырнадцати лет, родилась в маленьком шахтёрском городе, в семье шахтёра и домохозяйки. Не то что бы у мамы не было профессии, когда-то она шила верхнюю одежду, но отец считал себя в состоянии обеспечить семью, и многие в их окружении поступали также. То, что это не совсем типично для советской ячейки общества, Настя поняла позже. Дом, кирпичная пятиэтажка, восемь подъездов и сто двадцать квартир, был кооперативным, со всеми вытекающими последствиями. Здесь жили люди с хорошей зарплатой, предпочитающие у государства ничего не клянчить, не мыкаться по углам, дожидаясь своей очереди на жильё, а приобрести квадраты на свои законные деньги. Двухкомнатная, с маленькой кухней, но всё-таки своя квартира. Дом в округе называли еврейским. Хотя жили здесь люди разных национальностей. Удачным замужеством считалось заниматься воспитанием детей, не работая. Конечно, случались исключения. Некоторые мамы обладали экзотическими профессиями. Одна трудилась на конфетной фабрике, обеспечивая полдома дефицитными сладостями к праздникам, другая – в банке, и, хотя до банкирши она не дотягивала, одно слово «банк», такое несоветское, вызывало удивление и трепет, третья – в ресторане, что было неутолимой печалью её мужа. Сколько раз соседи слышали его вечернее выступление, которое заканчивалось неизменным требованием бросить этот чёртов бордель, и заняться дочками. Но Клавдию Васильевну манило к ярким людям, звукам оркестра, и снова и снова она возвращалась домой за полночь под шафе и с полными сумками продуктов, оставшихся после клиентов.

Настя была желанным и поздним ребёнком. После десяти лет ожидания родители стали терять надежду. Однако очередная поездка на Черноморское побережье закончилась приступами тошноты и головокружением. Врач подтвердил беременность. Мама хотела девочку, такую куколку в пышном платьице и с локонами, которая всем улыбается, и от которой все приходят в умиление. А получилась Настя-сорванец. Соседки говорили: «Её грязь любит!» Мама расстраивалась, пыталась вести воспитательные беседы, но дочку ждала улица, мальчишки, крыши, лужи, игра в войну и в казаки-разбойники. К тому же слова «стаж» и «пенсия на горизонте» нарушали безмятежный покой женщин, некоторые, дождавшись школьных лет своих чад, устраивались на работу. Не стала исключением и Настина мама. Трудилась она теперь в спортивном комплексе, расположенном неподалёку, дежурила на вахте, а заодно вязала дочери кофты и платья. Таким образом, в шесть лет у Насти на шее появилась ленточка с ключами от дома, и свобода. Папа. Папа много работал. Загадочный Московский трест часто отправлял его в командировки в не менее загадочные места: Алдан, Норильск, Алмазные шахты Якутии, и, наконец, БАМ. Эдакая тарабарщина, где нужно было строить тоннели и шахты. Но возвращение всегда было праздником! Смех, возня, подарки. Командировки прекратились, когда Настя уже ходила в школу. Она слышала: «сердце, больница, надо дотянуть до пенсии, а потом на «поверхность».

Всё закончилось внезапно. Летний вечер. Работал телевизор. Настя сидела на коленях у отца. Мать ворчала:

– Слезай, папа болеет.

– Да пусть сидит. – Остановил её отец, и Настя поуютнее устроилась, прижалась к нему.

Ночью Настю разбудил шум. Горел свет в прихожей. Мама увела дочь из спальни в гостиную, на диван:

– Полежи тут.

Потом появилась женщина в белом халате с чемоданчиком в руках. Приглушённые разговоры. «Ничем не могу помочь». Рассвет. Вошла мама.

– Всё, отец умер.

Снова белый халат, на этот раз на мужчине, затем милиционер, соседи. Они приходили, заходили в спальню и уходили, потупив взгляд. Настя глядела на них из-за подлокотника дивана, ей было десять.

Ничего не значащее слово – умер. Мать подняла Настю, принесла ей одежду, наскоро накормила, отправила на улицу. Она играла с девочками, словно происходящее дома её не касалось. Захотелось пить, Настя поднялась на третий этаж.

– Чего тебе? – строго спросила мама.

– Воды. – Налево, в гостиной, убрали ковёр, поставили табуретки. На той, что ближе к входу, Настя увидела голые ноги.

– Давай быстро. – Мама протянула стакан. Едва Настя допила, мать выпроводила её обратно на улицу. Морг, жара, нужна машина, позвонить родственникам, гроб. Калейдоскоп знакомых и малоизвестных слов кружился в голове, неприятным осадком оставаясь внутри. Приехал дядя, папин брат, мать собрала Настины вещи, он увёз её к себе. Это было воскресенье.

Хоронили в среду. Настю привезли незадолго до выноса. Возле подъезда толпились люди в тёмных одеждах, несмотря на жару. Нужно было обходить их. Дом тоже оказался полон незнакомых. Они поворачивали головы в сторону Насти и охали, качали головами, словно она что-то натворила. Мать помогла надеть Насте красное платье, самое тёмное из всех, которые у неё были, повязала чёрную косынку. Всё это время мама продолжала переговариваться с соседками.

– В морге холодильник сломался…. Да, так и не вскрывали, врач, который должен вскрывать, в отпуске… Да, жара…Потёк…Вздуло…Испортился.

Настя почувствовала, как её подташнивает, стало трудно дышать.