Голос

– Всё пойдём. Войдёшь, подойдёшь к гробу, подержишь отца за ноги.

Настя вцепилась в мать обеими руками, она никуда не пойдёт!

– Ну что ты! – мама с усилием оторвала Настины руки. – Испугалась? Не бойся, лицо мы закрыли.

Мать потащила Настю к покойнику. Подведя ближе, взяла её руки в свои и положила их на щиколотки.

«Холодные, худые. У папы были тёплые ноги»! Сколько раз она грела свои ножки, прижав их к папиным.

Настя подняла голову, огляделась вокруг. Лицо и руки мертвеца были прикрыты марлей. На нём был папин выходной костюм, синий, в ёлочку. У изголовья слева сидела бабушка, папина мама. «Наверное, самолётом добиралась», – решила Настя. Дальше сидели люди, смутно знакомые по фотографиям. Тоже, вероятно, родственники. Кругом, в банках, в вёдрах стояли пионы. Запах покойника, свежевыструганных досок, смешивался с нестерпимо сладким запахом цветов. Настю посадили у изголовья справа, напротив бабушки. Под марлей что-то булькало, затем на ней появлялись мокрые, светло-красные пятна. На диване расположились мужчины. Настя знала их, они работали с папой. Мужчины обсуждали вчерашний матч по футболу. Наконец, кто-то сказал:

– Пора!

Всё пришло в движение. Люди встали, разбирали венки, цветы.

– Будем закрывать.

Вдруг бабушка потянулась к марле. Настя резко отвернулась, уткнувшись лицом в чей-то живот. Это было не горе, а ужас перед возможностью увидеть нечто под марлей. Украдкой взглянув в ту сторону, Настя увидела, как бабушка, приподняв ткань, поцеловала что-то под ней. Мужчины принесли крышку, заколотили. Хоронили в закрытом гробу. Процессия шла мимо окрестных домов. Люди выходили на балконы поглазеть на неё. Какая-то женщина щелкала семечки. Потом они ехали на кладбище, там что-то говорили, опустили гроб в яму, закидали его землёй.

« Ну, наконец-то всё закончится», – думала Настя, – «всё это представление». Ощущение большого обмана не покидало её. Сомнения и тревогу вызывала только бабушка. Её горе было неподдельным, она словно блуждала в нём, ничего и никого не замечая вокруг. Её боль Настя чувствовала. «Как-то её обманули». Все же остальные играли роли, совсем не стараясь, периодически выпадая из образа, а потом, словно спохватившись, цепляли печаль на своё лицо.

После похорон, мамина сестра увезла Настю в деревню на всё лето, где она не особенно переживала по поводу случившегося. По возвращении Настя стала ждать.

«Ну, конечно, он вернётся. Он всегда возвращается. Это какая-то командировка. Как же иначе»? Время шло. Настя ждала. И только год спустя или около вдруг пришло слово никогда. Оно свалилось на неё своей неизбежностью и неотвратимостью. Она никогда не услышит его голос, никогда не увидит его лицо, не почувствует запах и тепло его тела, он никогда не поднимет её на руки, они никогда не пойдут в парк! Никогда, никогда, никогда! От безысходности трудно дышать.

Как-то в сентябре классный руководитель собирала сведения о родителях.

– Ты почему отца не указала, Настя? – спросила учительница. – Он что, вас бросил?

– Он умер!

– Ой, прости, вот несчастье.

« Бросил! Ну почему сразу бросил. Бросил?»

Мать оказалась не готова к самостоятельности. Она словно потерялась, временами начинала чудить, и Насте трудно было узнать прежнюю маму.

– Вот я умру, ты не бойся, – начинала она разговор, поставив Настю перед собой и глядя ей в глаза, – позови тётю Веру, соседку, деньги в шкафу. – Она подводила дочь к полкам. – Вот здесь. А это – вещи, в которые меня нужно одеть. – Мать показывала бюстгальтер, платье, колготки, трусы, сложенные аккуратной стопочкой, внизу стояли туфли. – Дашь всем телеграммы, вот адреса.

От этих разговоров Настя цепенела. А ночью просыпалась и слушала, дышит ли мать. Если та спала тихо, Настя вставала, подходила поближе. Грудь ритмично и спокойно поднималась. Живая! Настя возвращалась в постель, пытаясь снова заснуть. И так несколько ночей подряд, пока окончательно не успокаивалась. Но всё могло повториться сначала, если мама опять решала умирать.

Настя никогда не была идеальным ребёнком, она любила гулять, когда вздумается, не спрашивая разрешения, заставить её выполнять домашнюю работу стоило большого труда. Но мама нашла подход.

– Не будешь слушаться, сдам тебя в детский дом! А ты как думала, я тебе не отец, нянчиться с тобой не буду! Вот тогда поймёшь, хорошая мать или плохая! Узнаешь, где раки зимуют!

О детских домах рассказывали много. Режим, наказание, «тёмная», бьют, ходить строем в одинаковой одежде, – вот неполный перечень слов, связанных с ними. Детского дома боялись все. И Настя старалась быть послушной. Это было сложно, приказы всегда вызывали у неё протест. Просьбы – другое дело. Но редкие люди могут просить, особенно тех, кого считают слабыми. Ссоры стали частым явлением.

– Ну, в кого ты такая уродилась? Перед соседями стыдно! Что они подумают? У других вон дети, как дети, а ты? – Настя слышала это почти каждый день. И спустя пару лет, когда очередной раз возник призрак детского дома, она нашлась, что ответить.

– Да не сдашь ты меня ни в какой детский дом!

–Это почему?