Голос дороги

Выздоровление затянулось надолго. Грэм, хотя и пришел в себя, все еще был в горячке, постоянно просил пить и чувствовал себя очень слабым. Узнав, сколько дней он пробыл без сознания, сначала не поверил. А когда Рада сообщила, что, скорее всего, до наступления весны он не сможет продолжить свое путешествие, Грэм совсем пал духом. Такая задержка в его планы не входила, и он был готов уже отправить своих спутников в Наи одних. Отговорила его Илис, к которой почему-то благоволила Рада и которая была допущена до постели пациента прежде прочих. Она сообщила об обострении отношений Роджера и Марьяны и добавила, что без Грэма этот клубок не распутается. Да и вообще, как бы дело не дошло до смертоубийства. При таком отношении друг к другу нельзя пускаться в путь, в селе Марьяну тоже оставлять нехорошо… да и, наконец, заявила Илис, вдвоем с Роджером никуда она не поедет. Но задача примирения спутников была сейчас Грэму не по силам, и он только рукой махнул.

Время шло, рана перестала гноиться и постепенно затянулась, оставив вместо себя страшный шрам. Рада наконец дала волю любопытству и спросила, как же это Грэма так угораздило. Грэм, морщась, коротко рассказал. Ни с кем другим он не стал бы говорить об этом, но Рада вытащила его с того света, она была добра к нему и относилась по-матерински, хотя и была старше всего лет на десять. В ее доме он ему было хорошо, и он с сожалением думал о скором расставании. Рада, однако, его не торопила, напротив, уговаривала подождать. Когда он в середине февраля попробовал встать, она пыталась удержать его в постели, но не преуспела. Пошатываясь, он сделал несколько шагов и схватился за стул, чтобы не упасть — так ослаб.

Однако же ему не терпелось продолжить путь, и он упрямо каждый день вставал, преодолевая головокружение и боль, и пытался ходить. И каждый такой поход заканчивался падением. И все-таки он не позволял Раде помогать. Да и не только Раде.

Когда он понемногу начал оправляться, к нему зачастили его спутники. Далеко не всем он был рад; например, Марьяну он предпочел бы вовсе не видеть, хотя, в отличие от Роджера, не винил ее в своем ранении. Ему была неприятна ее откровенная жалость и причитания, а так же умильные взгляды. Она как будто постоянно извинялась. Как бы ему хотелось, чтобы у нее, наконец, все перегорело, и она оставила его в покое. Грэм настолько резко отвергал всякую ее помощь, что становился почти грубым, но и такое обращение Марьяну не смущало. Она все списывала на последствия тяжелой болезни.

Другое дело — Илис. Обычно она предпочитала гулять на воздухе, а не сидеть с выздоравливающим, но Грэму было приятно снова видеть ее в веселом расположении духа. Да и вообще просто видеть ее. Когда она появлялась у Рады, вместе с ней в комнаты врывался свежий ветер, пахнущий весной. Она щебетала без умолку, пересказывая местные новости.

Что касается Роджера, то его выражение радости ограничилось фразой: "Как удачно, что ты все-таки не умер, Соло". Но никто и не ждал от него бурного проявления восторга. Довольно было видеть его просветлевшее лицо в ту минуту, когда, наконец, Грэм вышел во двор без чьей-либо помощи. В остальном же его поведение оставалось обычным: он подошел к Грэму и от души одобрительно хлопнул его по плечу, прекрасно зная, что тот все еще слаб; он только расхохотался, когда от такого проявления дружеских чувств Грэм пошатнулся и едва удержался на ногах. А потом бросил Грэму меч, который подобрал после сражения, вытащив из тела убитого разбойника. И добавил: "Нечего разбрасываться оружием, Соло. Хотя ты, конечно, молодчина".

А была уже весна, и хотя снег еще не стаял, солнце начинало понемногу припекать. Вскоре должна была начаться весенняя распутица. С каждым днем Грэм набирался сил и вскоре он стал в одиночку выбираться на прогулки, преимущественно не по селу, а по его окрестностям, чтобы не вызывать ненужного любопытства местных жителей. Раде не нравилось, что он ходит один, и она настаивала, чтобы его кто-нибудь сопровождал; с поразительным упорством она пыталась послать с ним Марьяну. У нее имелись какие-то свои соображения по поводу их отношений, растущей холодности Грэма к девушке она не видела. Грэм неизменно отвергал всякие предложения сопровождать его на прогулках, видя, что Марьяна ищет случая остаться с ним наедине и объясниться. Объяснений он не желал и потому избегал ее. Он знал, что обижает девушку, но угрызений совести не испытывал. Он готов уже был предложить ей остаться в Медее или в Наи в каком-нибудь из храмов Фекса. Такие мысли посещали его раньше, но теперь становились все отчетливее, а чувство вины, напротив, отступало.