Голос и ничего больше

Значение голоса, как мы его понимаем, вовсе не в том, чтобы резонировать в каком-то пустом пространстве. Малейшее вторжение голоса в область того, что именуется в лингвистике фатической функцией – и ошибочно рассматривается как простое установление контакта, хотя на самом деле здесь происходит нечто совершенно иное, – резонирует в пустоте, представляющей пустоту Другого как такового, ex nihilo в собственном смысле слова. Голос отвечает на то, что говорится, но отвечать за это он не может. Другими словами, чтобы голос мог дать ответ, мы должны включить его в свое тело как инаковость того, что говорится[303].

Как придать всему этому смысл? Если есть пустое пространство, в котором резонирует голос, то это только пустота Другого, Другого как пустоты. Голос возвращается к нам посредством петли Другого, и то, что к нам возвращается от Другого, – это чистая инаковость того, что было сказано, то есть голос. Возможно, именно в этом изначальная форма известной формулы, согласно которой субъект всегда получает свое собственное послание в обратной форме: послание, которое мы получаем в качестве ответа, это голос. Наша речь резонирует в Другом и возвращается в форме голоса – чего-то, на что мы не рассчитываем: обратная форма нашего сообщения – это его голос, который был создан из абсолютной пустоты, ex nihilo, как неслышное эхо чистого резонанса, и беззвучный резонанс наделяет то, что сказано, инаковостью. Пустота производит что-то из ничего, хотя и в виде неслышного эхо. Мы рассчитываем на ответ от Другого, мы обращаемся к нему в надежде получить ответ, но все, что мы получаем, – это голос. Голос – это то, что сказано, преображенное в свою инаковость, но ответственность принадлежит субъекту, а не Другому, что означает, что субъект в ответе не только за то, что он сказал, но в то же время должен отвечать за инаковость и перед инаковостью своей собственной речи. Он или она говорят нечто большее, чем были их намерения, и этот излишек есть голос, который произведен, пройдя через петлю Другого. Последнее, как я полагаю, является фундаментом этого скорее разительного лишения голоса в присутствии молчания аналитика: что бы мы ни говорили, это тут же нейтрализовано своей собственной инаковостью, голосом, звучащим в резонансе пустоты Другого, который возвращается к субъекту как ответ на момент говорения. Этот резонанс экспроприирует свой собственный голос, резонанс Другого препятствует ему, зарывает его, хотя он всего лишь эхо собственных слов субъекта. Речь принадлежит субъекту, но его голос принадлежит Другому, он создан в петле его пустоты. Это то, чему мы должны научиться, чтобы ответить ему и за него[304]. И таким образом Другой в символическом порядке, который поддерживается аналитиком, превращен в агента голоса: молчание нацелено на то, чтобы проявить голос в Другом. Мы могли бы экономно выразить это при помощи лакановской алгебры: от А до а. Резонанс – это место голоса, который вовсе не является первичным данным, втиснутым в шаблон означающего, это продукт означающего как такового, его собственный Другой, его собственное эхо, резонанс его вмешательства. Если голос подразумевает возвратность, в той мере, насколько его резонанс возвращается от Другого, то это возвратность без я – подходящее название для обозначения субъекта. Ибо это не тот же субъект, который отправляет свое послание и получает голос в ответ, – напротив, субъект – это то, что выходит из этой петли, результат ее траектории.