Голос и воск. Звучащая художественная речь в России в 1900–1930-е годы. Поэзия, звукозапись, перформанс

…он [Блок] актуально (а не только схематично намечая) пользовался всеми сторонами голосовых средств для художественной передачи всего quantumа478, выразимого в его стихах (за чем следовала еще бесконечно большая – у него par excellence479 – страна невыразимого; тут уже он переходил в область магнетизма, которого мы учитывать еще не умеем). <…>

Все-таки о «невыразимом». Есть лица, схватывающие чужую манеру чтения не внешним подражанием ей, но медиумическим проникновением ею. С таким сильным, хоть и бессознательным, гипнотизером, каким был Блок, это случалось, думаю, нередко: поддаться ему было и легко, и неудержимо соблазнительно. Как он читал одно из любимейших мною стихотворений:

Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням, —

я никогда, сколько помню, не слышал. Между тем, когда одна известная писательница теперь, после смерти А. А. Блока, вдруг заговорила наизусть эти стихи, мне стало жутко и сладко вместе: на минуту поэт точно воскрес.

С. И. Бернштейн, к чьему исследованию «О голосе Блока» эти мои несколько слов предназначены служить вступлением или «постскриптумом», мог бы отчасти, – не научно, конечно, – а все-таки несколько дополнить память своих валиков памятью внушений этого мага, но только сейчас, пока они свежи, – не стерты, – кликнув клич по sujets d’hypnotisme480 поэта и собрав их голоса на драгоценные (имеющие стать таковыми) мембраны481.

Что же именно Владимир Пяст предлагал сохранить на мембранах (т. е. на фоноваликах)? Свидетельство аффекта, вызванного чтением поэта? Чтение как систему приемов, переходящих от одного чтеца (Блока) к другому (его слушателю)? Блоковское чтение сквозь призму индивидуальных (или же единой) манер его слушателей?

Рассуждения о том, что поэт априори не может с помощью записи на фонограф передать «невыразимое» стихов, в целом характерны для символистской критики (как в случае К. Эрберга (Сюннерберга), сравнивавшего звукозапись с цветком без запаха). Чего совсем нельзя сказать о предложении запечатлеть с помощью фонографа след «невыразимого», отпечатавшийся в восприятии и чтецкой манере слушателей. Иными словами, не будучи способной передать гипнотизм стихов в живом исполнении, звукозапись, по мысли Пяста, все же может запечатлеть суггестивное воздействие на слушателей, сохраненное в их интонациях. Эта схема интеграции звукозаписи в творческую и отчасти исследовательскую практики отражала характерное для эпохи ранней звукозаписи стремление дать возможность реализоваться технологиям с помощью человеческих усилий482. Говоря еще конкретнее, эта схема основывалась на союзе технологий с индивидуальной памятью и перформансом (чтением стихов). Но важно и другое. Дальнейшая история литературной звукозаписи в России убеждает в том, что сам подход, рассматривающий звукозапись, перформанс и память как союзнические стратегии сохранения, не был маргинальным. Напротив, в нем были намечены дальнейшие пути развития звукоархивистики.

Голос из могилы