Голос и воск. Звучащая художественная речь в России в 1900–1930-е годы. Поэзия, звукозапись, перформанс

В свой московский приезд Бернштейн планировал, но не смог провести еще один сеанс записи Маяковского (до того он записывал поэта дважды – в 1920 и 1926 годах). Вернувшись в Ленинград, ученый получил трагическое известие о гибели поэта. Спустя несколько месяцев Бернштейн был уволен из института в ходе «чистки», вызванной антиформалистской кампанией, а его коллекция записей фактически осталась бесхозной. Тем временем вызванное самоубийством Маяковского чувство утраты привело к появлению практики, удивительно близкой той, что предложил Пяст после смерти Блока. Эта практика на некоторое время распространилась среди молодых участников «Бригады Маяковского» (неформального объединения, начало которому было положено на выставке Маяковского «20 лет работы» в 1930 году). Не имея на тот момент доступа к звукозаписям чтения Маяковского, участники «Бригады» имитировали его авторское чтение по памяти, обучая друг друга приемам, использовавшимся Маяковским485. В этом осмыслении и сохранении авторской манеры путем реперформинга важнейшую роль играла индивидуальная память слушателей. Однако перформативный и технический (с помощью звукозаписи) способы архивации авторского чтения не противоположны друг другу. Их объединение было возможно не только в теории (как в случае Пяста), но и на практике: так, например, по просьбе Льва Шилова, с 1960‐х работавшего с записями КИХРа, Бернштейн имитировал чтение Гумилевым стихотворений «Китайская девушка» и «Рабочий», записанных в 1920 году486. Эти подходы затруднительно противопоставлять еще и потому, что технический способ архивации путь и иначе, но в отдельных случаях тоже опирался на индивидуальную и социальную память, ярким примером чего служит история реставрации фоноваликов с голосами Маяковского и Блока.

Память о голосе

На протяжении многих лет, прошедших с закрытия КИХРа, Бернштейн безуспешно пытался вернуть себе доступ к собранию звукозаписей, постепенно разрушавшихся от ненадлежащего хранения в подвалах ленинградских организаций – преемников ГИИИ. Однако спасти коллекцию удалось одному из самых деятельных членов «Бригады Маяковского», литературоведу и пионеру устной истории в СССР Виктору Дувакину487. В 1938 году валики были перевезены им из Ленинграда в Москву, а уже в 1940 году, по инициативе журналиста Макса Поляновского и при поддержке директора фабрики звукозаписи Виктора Лукачера488, начались эксперименты по перезаписи голоса Маяковского (а также Льва Толстого) на тонфильм и пластинки. За годы, прошедшие с момента отчуждения коллекции, фоновалики с чтением Маяковского сильно пострадали, и потребовались усилия по реставрации записей, в ходе которой приходилось обращаться к слушателям поэта, включая и Бернштейна. В статье «Клад голосов» Б. Медведев писал:

Сделаны первые попытки восстановить голос Маяковского. Литературный музей имеет четыре валика с записями великого поэта. В 1930 году была произведена не совсем удачная попытка переписать голос поэта с этих валиков на патефонные пластинки. Несколько таких уникальных пластинок, кстати с церковным пением на обороте (не было другого материала!), сохранились по сей день.

Вчера в Литературном музее собрались виднейшие специалисты звукозаписи. Обсуждался вопрос восстановления голоса Маяковского. Присутствовавший профессор Бернштейн сделал много ценных указаний и рассказал, каким образом им производилась запись 20 лет назад. <…>

Казалось, что Маяковский действительно вновь пришел к нам, «как живой с живыми говоря», и вновь своим непревзойденным басом требует:

– Слушайте,

Товарищи потомки!

У Бернштейна спрашивали:

– Сергей Игнатьевич, тембр – его?

И Сергей Игнатьевич, много раз слышавший Маяковского, помогает найти тембр его голоса489.