Расцвет коллективной декламации относится к послереволюционным годам, но театр и эстрада предреволюционных лет вели не менее интенсивные поиски в области новых форм коллективности (ансамблевый спектакль в Московском Художественном театре, реконструкции античных спектаклей Ю. Э. Озаровского и т. д.). Несмотря на эмансипацию декламации от театра – ключевую установку для многих практиков и теоретиков начала ХX века, – пути развития звучащей литературы пересекались с путями развития театра в начале ХX века, и именно это обеспечивало условия для взаимного влияния. Не только театр испытывал на себе влияние декламации и авторского чтения. Теорию и практику ансамблевой игры и коллективной декламации, о которых пойдет речь ниже, я рассматриваю как частные случаи интенсивных поисков новых форм коллективности в русском и советском театре первой четверти ХX века. В этой главе речь пойдет не только о теории и практике Сережникова, но и об одном из характерных для своего времени опытов инсценировок поэзии – спектакле «Восстание» 1918 года (по одноименному стихотворению Эмиля Верхарна). Режиссер Валентин Смышляев во время репетиций этого спектакля соединял метод Станиславского, у которого он учился в Первой студии, с техниками декламационных хоров, отражавших политически близкие ему идеи коллективизма нового общества.
Изучение ансамбля и коллективной декламации во взаимосвязи друг с другом позволяет выявить общее в поисках дореволюционного и послереволюционного театра, а точнее, рассмотреть то, как в новой социальной ситуации театр обращается к уже выработанному лексикону, чтобы с его помощью передать/создать новый опыт.
В период мощных исторических трансформаций, каким было время между двумя революциями в России, 1905 и 1917 годов, в российском театре возникла альтернатива привычной миметической модели. Новая модель устанавливала иное отношение к сценической реальности, которая начала рассматриваться под углом перформативных возможностей. Театр первой четверти ХX века, и особенно первого советского десятилетия, не раз становился своеобразной витриной коллективности и новых форм сообществ222
. Вместе с тем он мог выступать и как лаборатория для создания и изучения этих форм.Группа лиц без центра
Ансамбль как термин существовал в русской в театральной литературе и практике и до начала ХX века223
. Под этим словом в XIX веке обычно понималась сыгранность участвовавших в спектакле актеров, или «художественная согласованность» драматического исполнения, как определяет это слово Малый академический словарь224. Но можно отметить, что на рубеже XIX и ХХ столетий за этим термином закрепляются новые коннотации. Это происходит в результате кризиса драмы, с одной стороны, и открытий режиссерского театра – с другой. К последним можно отнести постановки пьес А. Чехова в Московском Художественном театре.Чтобы прояснить это новое понимание ансамбля, обратимся к одному из текстов Вс. Мейерхольда, участника чеховских спектаклей в годы работы в МХТ, а также корреспондента Чехова. Его небольшая статья «О театре. (Из записной книжки)» (1909) начинается с утверждения, что хор современным театром утерян. В древнегреческом театре, продолжает Мейерхольд, героя окружала группа хора. В шекспировской пьесе герой оказывается окружен кольцом второстепенных характеров, однако и в них мы можем распознать отголосок хора. Но в чеховской пьесе исчезает и то и другое:
Этот центр (герой. –
«Индивидуальности» у Чехова расплываются в группу лиц без центра. Исчез герой225
.Чеховская драма, таким образом, ставит перед современным театром новую задачу – создание спектакля, который не опирается на отдельные индивидуальности, но субъектом которого становится коллектив. О характере связи чеховских героев внутри группы Мейерхольд пишет в связи с конкретными постановками МХТ в другом, имеющем гораздо более выраженный полемический характер, тексте «К истории и технике театра» (1907; часть «Натуралистический театр и театр настроения», откуда взят цитируемый фрагмент, датирована Мейерхольдом 1906 годом):