Голос крови

Где-где… очевидно, валяется там, где она сама только что валялась, — в грязи. А может, еще раньше потеряла, даже не заметив этого. Например, в подъезде Бусыгина. Ох, чертова куртка с ее слишком мелкими карманами! Как хорошо, что Ася не взяла с собой ключи от дома, а то и их потеряла бы, конечно. Ну вот как она тогда открыла бы свою дверь?

— Ты сначала до нее дойди, до этой двери, — бормочет Ася и вздрагивает, и озирается по сторонам, так дико, безумно звучит ее шепот. Словно чужой.

Позвонить, позвонить, скорее позвонить!

Она шарит по карманам куртки и брюк Бусыгина, но там ничего нет, никакого телефона, она находит только паспорт в красных корочках… Серп и молот тускло золотятся в темноте, и Ася мгновение смотрит на них, тупо пытаясь понять, почему Бусыгину так дорог символ бывшего СССР. Не мог корочки другие выбрать, что ли?

Как будто это имеет какое-то значение!

Ася с досадой сует паспорт обратно в карман Бусыгина и переползает к Груше. И ахает с перепугу: его лицо покрыто черной маской!

Хотя нет, это не маска, это шапочка такая, которую в фильмах носят террористы и спецназовцы. Кажется, она называется чеченка. О господи, зачем она ему?! Он одет в черный комбинезон, он похож на призрака, и голос его был голосом призрака, но лицо его, когда Ася стаскивает с него шапочку, оказывается лицом вовсе не призрака, а человека: нормального, довольно молодого и симпатичного, только, может, чуть остроносого, со вспотевшими, прилипшими к вискам темными волосами и мучительно сжатым ртом. Когда лицо его открывается, он глубоко, словно с облегчением, вздыхает и тихонько, жалобно стонет. Брови его сходятся к переносице от боли, губы дрожат, и Ася начинает дрожать… Жалко его — сил нет!

Ася пытается залезть в карманы его комбинезона, но карманов нет. Тогда она ощупывает его тело в поисках выпуклости, которая означала бы спрятанный телефон, но выпуклость нащупывает только одну и вдобавок там, где телефонов не носит НИКТО. Ее бросает в жар от смущения, хотя после того, как она лежала на одном мужчине, а на ней лежал другой, смущаться несколько… поздновато, скажем так.

Наконец она что-то такое находит на груди Груши, что-то, по форме напоминающее телефон, но там почему-то мокро на этом месте, и до Аси не сразу доходит, что это кровь, что мужчина ранен сюда, в грудь, вернее, в правый бок. Ася расстегивает комбинезон на груди — и с тихим шипением отдергивает руку, в которую воткнулось что-то острое, черное, пластмасса, что ли? А это что вообще за осколки?!

При некотором напряжении мозга Ася опознает останки мобильного телефона, разбитые практически вдребезги. Вот куда угодила пуля… может быть, это спасло жизнь Груше. Его мобильник погиб, так сказать, смертью храбрых, спасая хозяина. Оно, конечно, хорошо, и благородно, и самоотверженно, однако же вызвать «Скорую» и полицию, а то и МЧС по-прежнему не с чего. А еще Ася понимает, что, если она не перевяжет сейчас же обоих раненых, никакая МЧС их уже не спасет. Они запросто могут умереть от потери крови…

Осталось только решить, чем перевязывать! И какую, так сказать, площадь.

Куда ранен Груша, она знает. На всякий случай еще раз ощупывает все его тело, но оно везде сухое. Жизненный опыт, которым Ася только что обзавелась тут, за этими ящиками, научил ее, что там, где мокро, там кровь и рана. Век бы этого не знать!

Итак, у Груши одна рана. С Бусыгиным дела обстоят похуже. У него мокрая правая нога выше колена и левая рука выше локтя. Ну что, что же делать, у Аси ведь ничего с собой, никаких перевязочных пакетов, только носовой платок, но с него проку нет, он бумажный, одноразовый!

Куртка у нее синтетическая, подкладка — тоже. Свитерок шерстяной — но это только так говорится, на самом деле — почти стопроцентный акрил. Толку — абсолютный ноль. Но под свитерком надета мягкая хлопчатобумажная маечка!

С проворством и решительностью, которых Ася сама от себя не ждала и которым она искренне удивляется и даже малость пугается их, она скидывает куртку, свитер, майку — а заодно и лифчик, потому что вспоминает, что кровь останавливают жгутом. Бюстгальтер для этого вполне сгодится!